Пальцы Андрея перестали растирать красный ободок запястья. Они сложились в кулак и громко хрустнули. Такой звук бывает у сучьев, когда их ломают перед растопкой.

Павел только теперь ощутил, что в кабинете все так же холодно, и стянул поплотнее шарф на шее. Ток дергал щеку с прежней силой. Анальгин уже не спасал, но он все-таки достал из кармана куртки полупустую упаковку, выщелкнул еще одну крупную белую таблетку и проглотил ее, не запивая.

– - Я заходил к Вовке сам, -- стараясь остаться спокойным, ответил Андрей.
– - И не за десять минут до его гибели, а за час. Еще было, кстати, темно. Я говорил с ним долго, наверное, не меньше получаса... А потом... потом ушел и больше не возвращался...

– - О чем же вы разговаривали, если не секрет?

– - Я ему... я сказал, что не надо было так вести себя с шефом...

– - Шеф -- это Золотовский?

– - Да... Я сказал, а он... Знаете, Вовку надо было знать. Он как упрется рогом.

– - В кого же он уперся?

Павел поймал себя на мысли, что даже не ведет протокол беседы. Он не верил ни одному слову, но, даже несмотря на это, запись допроса следовало оставить в деле, и он, выдвинув ящик, достал из него диктофон, поставил на угол стола и со вздохом нажал на кнопку.

– - Продолжайте.

– - Вовка узнал, что у шефа не все чисто с его финансовыми делишками, и прямо сказал ему об этом. Вовка вообще не любил, когда его держат за дурочка.

– - Этого никто не любит.

– - Ну да... А я сразу понял, что если Вовка не пойдет на попятную, то его либо выкинут из группы, либо...

– - Что вы ходите вокруг да около?!
– - не сдержался Павел.
– - Какие финансовые делишки были у вашего шефа?

– - У меня нет фактов. Только предположения.

– - Ничего себе предположения! Среди бела дня кто-то выбрасывает из окна звезду эстрады, а вы -- о предположениях!

– - Значит, Вовка больше знал, чем я...

– - Ладно. Вернемся к тому дню. Вы покинули его квартиру за полчаса до несчастного случая. Кто может это подтвердить?

– - Я не знаю... Я так... так разругался с Вовкой, что выскочил от него в ярости... Я почти ничего не помню...

На его лысине блеснули капли пота. В холоде кабинета они казались изморозью.

– - Нет, помню... Когда я спустился этажом ниже, то в какую-то из квартир была открыта дверь и слышны крики. Кто-то очень сильно скандалил. Мужчина и женщина. Или женщина и мужчина. Ее голос был громче.

– - А во дворе?

– - Там в углу, кажется, кто-то долбил ломом лед. Но было еще темно... Почти темно... Предутренние сумерки... Знаете, зимой, на смене ночи и дня бывают такие сумерки, что еще хуже видно, чем ночью. Тем более что и фонари уже отключают.

Нагнувшись к черному брикету диктофона, Павел пытался рассмотреть вращает он пленку или сачкует. Диктофон был маленький, пленка еще меньше, и больше казалось, что она не движется, чем движется.

Переведя взгляд на притопленную кнопку "Rec", Павел тихо произнес:

– - Криминалистическая экспертиза обнаружила на подоконнике кухни, из которой был выброшен... выпал Волобуев, ваши отпечатки пальцев. Точнее, отпечатки и пальцев, и ладоней. Вы стояли, опершись на подоконник, и смотрели вниз. Что вы об этом скажете?

– - Я-а?.. Стоя-ал?..

– - Да, отпечатки могли быть такими только в том случае, если окно открыто. Значит, вы, как минимум, были свидетелем преступления.

– - Я... я...

– - Куда вы дели вашу куртку?

– - Как...кую куртку?

– - Коричневую. Из крэка.

– - Она это... Она порвалась. Я ее... выбросил...

– - Как видите, зря. У нас хватает улик и без куртки...

– - А при чем здесь куртка?

– - Я же сказал в самом начале разговора, свидетель запомнила вас именно по куртке. А на вашем сообщнике была черная куртка из так называемой вареной кожи...

– - Какой-какой?!
– - наклонился к столу следователя Андрей и положил ладони на его край.

– - Вареной...

– - Тогда... тогда я знаю точно, кто убил Вовку!
– - уверенно произнес он.

На его лысине уже почему-то не лежали капли испарины. А смоляные глаза стали тверже гранита.

– - И кто же?
– - откинувшись на спинку стула, спросил Павел.

Ему до того надоел допрос, что он уже завидовал людям молчаливых профессий -- сторожам, геологам, художникам. Им можно вообще не говорить годами, и от этого результаты их труда не стали бы хуже. А если сторож, к примеру, засек грабителя? Далекий молчаливый сторож вдруг стал так близок Павлу, что он даже представил решимость, с какой он хватается за ружье. Ему самому сейчас не хватало именно этой решимости.