– Парусиновые, - домовой Добрыня показал на Венькины кеды и облизнулся при этом плотоядно, - Я парусиновые страсть как люблю. В них ноги не потеют.

– А-а-а!!! Так это кеды!

– Кеды, говоришь? Ну, ладно! Поздно уже. Спать тебе, наверное, пора. Да и мне… это… вот…

Не договорив последней фразы, Добрыня заволновался всем телом, заколыхался в воздухе и растворился в ночной темноте, не оставив после себя даже тени.

– Ах-х-х, - вздохнул с облегчением Венька, рухнул на подушку и тут же провалился в глубокий крепкий сон.

…Наутро, когда Венька проснулся, натянул на себя футболку и штаны и полез под лавку за обувью, оказалось, что из оставленных с вечера двух кед в наличии имеется только правый. Левый же исчез в неизвестном направлении.

Глава 13. Одна парусиновая туфля.

– Бабушка Серафима! – крикнул из-под лавки Венька, - Вы случайно кеда моего не видели?

– Деда?
– переспросила Серафима, - Какого деда? Ты ж, вроде, приехал один.

– Не деда, а кеда!!!

Вот ведь незадача! Она ко всему прочему ещё, оказывается, глуховата.

– Что за зверь такой – кеда? Не слышала о таком никогда.

– Во-первых, не кеда, а кед, - по возможности попытался объяснить Серафиме Венька, - А во-вторых, по-вашему это называется «парусиновая туфля».

– А! Туфля! – обрадовалась бабушка Серафима.

И Венька тоже обрадовался вслед за ней. Видела, наверное, бабушка его кед. Просто не знала, как это называется. А теперь узнала, и сейчас пойдёт, и принесёт Веньке его недостающую обувку. Наверняка где-то за печкой завалялась.

– А шут её знает, твою керосиновую туфлю, - беспечно махнула рукой Серафима и подхватила вёдра, за водой идти.

«Шут-то как раз не знает, - печально подумал Венька, - а вот этот странный Добрыня-домовой…»

Слишком уж подозрительно он на Венькины кеды косился. Облизывался ещё так жадно. Ручонки свои вездесущие потирал. Он это! Точно, он!

Но почему тогда он не взял сразу правый и левый? Ног у Добрыни вроде полный комплект. Зачем ему один Венькин кед мог понадобиться? И для чего он второй Веньке оставил? Может, это и не домовой вовсе? А кто тогда?

Странно всё это, очень странно.

Венька облазил всю горницу. Заглянул под стол. Отодвинул лавку. Потыкал под печку кочергой.

– Ну, всю пыль животом собрал? – весело спросила вернувшаяся с полными вёдрами Серафима Ферапонтовна, - Умывайся давай, причёсывайся, туда-сюда, скоро завтрак завтракать будем!

Напевая и пританцовывая, она легко опустила вёдра на лавку, подкинула в печку берёзовой коры и поленьев, чиркнула спичкой, разожгла весёлый трескучий огонь.

– Трудись-трудись, топись-топись, варись-варись, - приговаривала бабушка Серафима, между делом подливая воду в большой пузатый самовар, доставая с полки сахар и муку, гремя горшками и ухватами.

«Интересно, кто она у нас сегодня? – Венька задумчиво вглядывался в Серафимино лицо и платье, прислушивался к её песням и ласковому, беззлобному ворчанию, - Вроде бы Фима. Вон, и воды принесла, и дров, видать, уже с утра наколола. Но уж больно на Симу похожа. Не отличить».

Платье на Серафиме было нежно-голубого цвета, в мелкий бордовый цветочек. Сверху платья – давешний жёлтый фартук с вышитым красным петухом. Только на этот раз фартук был выстиран, выглажен, и петух с него смотрел гордо и даже слегка нагловато.

«То ли Сима, - глубокомысленно размышлял, елозя во рту зубной щёткой, Венька, - То ли Фима. То ли Фима, то ли Сима».

Не придя ни к какому выводу по поводу личности хозяйки избушки, Венька вытер полотенцем умытое лицо, вытянул из-под лавки правый кед и вышел с ним на воздух, на крыльцо.

– Красота! – вздохнул Венька, обведя счастливым взглядом утренний, весь в росе, сад, и с силой зашвырнул правый кед куда подальше, в сторону яблони.

Оно и правда, зачем ему один кед нужен-то, когда ног у него всё-таки целых две.

– Спасибочки! – колокольчиком прозвенело оттуда, куда Венькин кед прилетел, а прилетел он прямо в яблоню, в тёмную глубину её кроны, - Вот так уважил! Вот так угодил! Век тебе этого не забуду!

Что такое? Яблоня разговаривает! Ну, дела…

Глава 14. Груша на яблоне.

Мелкими осторожными шажками Венька приблизился к дереву. Всмотрелся в спутанные сучковатые ветки, запылённую тёмно-зелёную листву. Сквозь листья, почему-то густо вымазанные в прилипшей к ним рыбьей чешуе, кое-где просвечивали небольшие краснобокие яблоки. Чешуя блестела на коре, тихо хлюпала и похрустывала под ногами.