— До меня, кажется, дошло… — медленно проговорил я. — Нам нужно круче менять реал! Вот, мы взяли интервью у молодого бригадира… А если расспросить Эдиту Пьеху, скажем? Или предложить Брежневу… написать за него мемуары о Малой земле, послевоенных стройках и целине? Хотя… Нет, высовываться — это лишнее. Я, знаете, что придумал? Еще там, в будущем? Людей обзванивать! Известных, и не очень. Дескать, мы из будущего! И знаем твою судьбу, товарищ… Да хоть кто, лишь бы в Интернете засветился. К Брежневу я с буком точно не пойду, но можно же до людей донести правду, да так себя распиарить, чтобы все убедились — мы сверхинформированные! И тогда генсек сам станет искать с нами встречи, уверившись, что мы действительно оттуда.

— Здоровски! — прониклась Алена. — А не словят?

— А фиг им… Я полсумки всяких шпионских девайсов приволок — Джеймс Бонд иззавидуется!

— Подожди, подожди… Ты что, хочешь делиться послезнанием?

— Ну, да! Дозированно, и так, чтобы власти не злить. О засухе сообщать, или о наводнении. Или… не знаю… катастрофу какую-нибудь предотвратить!

— Круто, — заценила Марина.

— Джаст уан момент, пли-из… — обронил Марлен, выходя.

Вскоре он вернулся с ноутбуком. Разложил его, подключил… Немудреный аккорд «винды» — и зацвела яркая картинка.

— Сейчас… Где-то здесь было… А, вот! Из «Википедии» — события этого года. Глядите. Ну, тут, в основном, политика…

— Да что ты за март смотришь, — не выдержала Алена, — лето уже!

— Да вижу я! Во… Шестидневная война! Так… Хунвэйбины шалят… Во! Девятого октября убьют Че Гевару! А, ну да…

— Это все не то, Марлен… — медленно выговорил я. — Ничего особенного. Так, мировая текучка. А вот следующий год… Ни тебе, ни мне еще не довелось его прожить, но я прекрасно знаю, как выл Запад и как подвывала наша вшивая интеллигенция, стоило ввести в Чехословакию войска.

— «Пражская весна»! — выпалила Алена, подскакивая. — Я читала! Сволочи такие эти чехи! Немцев цветами встречали, а потом всю войну на них работали! И ни разу даже не вякнули, наоборот — перевыполняли план, гнали вермахту танки… Премии получали! Каждый третий снаряд, убивавший наших, сделали чехи!

— Помню, помню… что-то такое… — Осокин повертел кистью. — Наши все надеялись на Дубчека, а тот оказался слабаком и сволочью. Надо было тогда не в гуманизм играться, а действовать жестко!

— Да нет, — мотнул я головой, — ГРУ сработало на «пять», и КГБ, и десантники наши. А вот информационную войну мы позорно продули.

— Я бы этого Дубчека… — сжала кулачки Аленка.

— Да там и прочей мразоты хватало — Рихта, Шик, Ауэсперг, Гольдштюкер, Свитак, Пеликан, Млынарж… Я их почему помню — написал однажды правду про те дела. А толку? Демократическая гопота забанила… Но это там, в будущем, и вообще на иной мировой линии! А здесь… Нам никак нельзя допустить «пражскую весну»!

— Тик… — охнула Марина, распахивая глаза. — Ты что? Да как нам… — она побледнела, словно прочитав мои мысли, и залепетала: — Тик… Ты хочешь в них… стреля-ять?

— Не хочу, — вытолкнул я. — Но, если надо, буду убивать. Пойми, тогда, в Праге, мы проиграли империалистам… — усмешка тронула мои губы. — Вернее, проиграем, если забоимся испачкаться. А нам нельзя уступить! Это как точка бифуркации. После Праги всё посыпалось — Брежнев подсел на барбитураты, потом откололась Польша… Запад поставил на Горбачева, а «Меченый» такой же дурак и слабак, как Дубчек! Яковлев выполнил свое задание — поддержал «Рух», подмог «Саюдису»… Занялось в Вильнюсе, полыхнуло в Тбилиси, в Баку… Последней пала Москва. А я так не хочу!

— Тик! — взмолилась Марина. — Ты только не подумай плохого! Просто мне очень страшно, нас же всего четверо!

— Но мы в тельняшках, — вставил Осокин без улыбки. — Как те десантники. Знаешь, какой девиз у ВДВ? «Никто, кроме нас!» И не надо бояться, Маришка. Нас мало, да. Но у нас есть то, чего нет ни у кого во всем этом мире — послезнание. Я тут полистал… Вон, даже фамилии попадаются! Ну, тех, кому агенты ЦРУ и БНД передавали деньги и оружие. В Праге, в Брно, в Пльзене…

— Тик… — заныла Маришка, пересаживаясь ко мне на колени. — Я, правда, боюсь… Нас четверо, но ты у меня — единственный!

— Да жив я, жив! — смущенно бормотал я, тиская свое сокровище. — Чего ты? И не собираюсь я помирать, вот еще…

Алена вздохнула прерывисто, и сказала ясным голосом:

— Если вы соберетесь туда… в Чехословакию, я поеду с вами!

— И я! — воскликнула Грушина. — Одна я тут не останусь!

Марлен облапил свою, я — свою, и мы смолкли. За окнами темнело, словно предвещая мрачное будущее.

«Ничего, — усмехнулся я, зарываясь лицом в Маринкины волосы, — прорвемся!»