Понедельник, 4 июня. Вечер

Приозерный, улица Гоголя

АТС разместили в длинном, приземистом доме из кирпича, похожем на барак. Крыша, выложенная шифером, получилась невысокой, с пологими скатами, и здание будто присело, вжало голову в плечи, прячась за строем потрепанных елей.

К центральному входу я не совался — чтобы попасть на телефонную станцию, надо было пройти через телеграф, а светиться не хотелось. Зашел со двора, и постучался в дверь, обитую оцинковкой.

Аленка в строгом белом халате открыла почти сразу, будто ждала.

— Заходи! — громко шепнула она, словно героиня боевика, и добавила, входя в роль: — Хвоста нет?

— Отпал в процессе эволюции, — пробурчал я. — Веди, Вергилия!

Девушка неслышно зашагала, ступая в рабочих тапочках и засунув руки в карманы.

— Мне сразу понравилась твоя идея, про обзвоны, — сказала она, не оборачиваясь. — Только я не поняла — ты хочешь звонить, как бы из будущего, на самый верх?

— Да нет, сначала надо набирать номера «посередине». Высоцкому звякну, Гайдаю, Стругацкому… Ну, там у меня целый список. Хочу, чтобы слухи пошли! Пусть на каждой кухне о нас шепчутся! А начну, все-таки, с министра обороны, тут ждать нельзя…

— А тебя не узнают? — боязливо спросила Алена.

— Ни за что. Я тут такие штучки-дрючки притащил… Буду говорить через преобразователь. Там специальная программа стоит — абонент услышит… Да что включу, то и услышит. Хоть девчоночий писклявый голосишко! Ого, как тут у тебя… винтажно!

Декадно-шаговая АТС меня реально впечатлила — металлические стойки от пола до потолка щетинились контактами и проводами, мигали лампочками, зудели и щелкали. Понятно, что доцифровая эпоха, зато внушительно.

— Ты одна на дежурстве? — поинтересовался я, выкладывая ноут и приспособы.

— Ну, да, — кивнула Алена. Она засеменила спиной вперед, разматывая хлещущие по полу провода. — Моя смена.

Пятнадцать минут спустя все было готово, и я запустил программу. Голос выбрал, очень схожий с левитановским басом. Сверяясь с экраном, набрал номер Гречко.

Недовольный маршал отозвался после второго гудка.

— Да! Слушаю.

— Здравствуйте, Андрей Антонович, — спокойно, хотя и с холодком, заговорил я. — Постарайтесь выслушать до конца всё, что будет сказано. Нам кажется, что та информация, которую мы вам передадим, заслуживает внимания. Итак, Ближний Восток. Египет и Сирия с Иорданией обложили Израиль войсками, танками и авиацией, готовясь к тотальной войне против евреев. Но Тель-Авив начнет первым. Завтра, в семь сорок пять утра, израильские ВВС нанесут авиаудар по одиннадцати аэродромам Египта. Позже тот же фокус[1] проделают с боевой авиацией Сирии и Иордании. Несмотря на численный перевес, арабы проиграют, и война, продлившись шесть дней, закончится победой Израиля…

— Откуда вам это известно? — рявкнула трубка. — Кто вы такие, вообще?

— Мы из будущего, — ровным голосом сообщил я. — И мы не враги Советскому Союзу. Наоборот, наша цель — помочь СССР в борьбе с мировым империализмом. Наша группа обладает мощным оружием — знанием о том, что случится в ближайшие двадцать или сорок лет, ведь эти годы — прошлое для нас… Спасибо, что не бросили трубку, мы бы не стали перезванивать. Кстати, израильтяне настолько засекретили подготовку к превентивному удару, что даже сломали антенну на посольстве США — боятся, что американцы предупредят арабов. И у меня к вам большая просьба: пожалуйста, не озвучивайте услышанное до утра. Мы бы не хотели неприятностей для Тель-Авива…

— Не понял! — раздраженно буркнула трубка. — Так вы что — за сионистов?

— Нет, мы за Советский Союз, — терпеливо объяснил я. — Вам же выгодно поддерживать хорошие отношения и с арабами, и с иудеями. К сожалению, после Шестидневной войны — справедливой войны, замечу! — СССР разорвет дипотношения с Израилем. А зачем? Чтобы поддерживать палестинских террористов? Советский Союз станет помогать Египту оружием и военспецами. А стоит ли? Через несколько лет хитрозадого Насера, которому вы от щедрот своих подарили Асуанскую плотину, сменит иной лидер, Анвар Садат. Он мигом предаст СССР, прогнувшись перед Америкой, а вы, уж извините, окажетесь в заднице. Ибо арабам доверять нельзя.

— Тогда зачем, вообще, этот разговор? — провод донес бурчание Гречко.

— Чтобы вы поверили в наши возможности, Андрей Антонович, и в нашу правдивость.

— Ладно… Как с вами связаться?

— Пока никак. Мы сами позвоним… м-м… завтра. По ВЧ. До свиданья.

Я выдохнул. Первый блин спекся…

— Ты на Маринку не обижайся, — Алена налила мне крепкого чаю, хоть и грузинского, второго сорта. — Ей же страшно…

— Да я не обижаюсь… Спасибо.

— Сушки будешь?

— Ага… — пропеченная, будто лакированная сушка треснула под сжатыми пальцами. — А сама не боишься?

Девушка сосредоточенно звенела ложечкой в стакане. Редкие чаинки вихрились, а тающий сахар вращался опрокинутой вороночкой, скручиваясь на донышке.

— Боюсь, — призналась она. — Только полный дурак не боится умереть. Но… Понимаешь, я вижу всё немного иначе. Маринка думает слишком общо, что ли. О стране, о народе… А мои мысли куда как приземленней. Насмотрелась я на будущее, и поняла — такое завтра мне и даром не нужно. Фашисты… Наркоманы… Бандиты… Буржуи… Попы… Педофилы… А как можно было Ленинград, где столько народу погибло, в дурацкий Петербург перекрестить?