Не смог бы вспомнить ее имя, как и любой другой до нее. Если они сами бросались на меня, лучшее, что я мог для них сделать — дать им то, что они хотели. Не было необходимости спрашивать имя или вести светскую беседу, чтобы завлечь их, так к чему мне было беспокоиться?

По крайней мере, таким образом, я не давал им возможности обмануться и увериться, что между нами могло быть что-то большее, чем секс. Кроме того, касаемо меня, чем меньше они знали, тем лучше.

Приобретение сомнительной репутации плейбоя осталось в прошлом. Я больше не собирался встречаться с горячими легкодоступными цыпочками. Черт, да у меня вообще больше не было желания встречаться с кем бы то ни было. Чем дольше все продолжалось в таком формате, тем меньше мне нужно было вступать с ними в любой взаимообмен. Они были в курсе условий, и если все равно готовы были вступить в игру, зная об этом, то вина за последствия была только на них.

Отношения или любая другая форма нежелательной привязанности не предполагались.

Сегодняшняя моя жертва уже четырнадцать минут старалась над моим членом, пытаясь справиться с его длиной. И ее потуги были столь жалкими, что мой разум смог сосредоточиться на мыслях, далеких от происходящего — и это было хреновым достижением.

Подобное стало происходить слишком часто. Что-то внутри мешало мне. Было ли это отголоском сражений, бушевавших в моем сознании или просто отсутствием интереса — я при всем желании не смог бы сказать.

Я даже близко не был к тому, чтобы накачать ее рот своей так и не подступившей спермой. Если бы я и сделал это, то только для того, чтобы больше не слушать ее фальшивые стоны, издаваемые, по всей видимости, для моего удовольствия. Я встал с кровати, высвободив свой почти вялый член из ее неуклюжего рта, и начал застегивать свои фирменные черные джинсы. Ношение таких же темных как моя бракованная душа цветов, несомненно, было частью меня.

— Эм?

Когда Кейт (во всяком случае, я думаю, что ее так звали — она была похожа на Кейт, незамысловатое имя для такой же незамысловатой девушки) вытерла излишек слюны со своих ненатуральных губ и посмотрела на меня, ее глаза блестели от похоти. Она выглядела сбитой с толку переменой в моем настроении, но не могла же она не понимать, насколько безнадежным был этот с позволения сказать «минет».

Девчонка выглядела по-настоящему задетой тем, как легко я смог отказаться от ее прелестей — и, если бы я не был таким бессердечным мерзавцем, возможно, я попытался бы смягчить удар каким-нибудь бредовым клише: «Извини, детка, дело не в тебе, а во мне». Но я был мягок, как рог носорога, и поступил так, как умел лучше всего. Как напыщенный козел.

— Возможно, в следующий раз, когда ты откроешь свой бл*дский рот, уверяя, что хорошо отсасываешь, тебе нужно доказать это на деле и довести все до конца, — выплюнул я, поправляя свой неудовлетворенный член в боксерах.

Даже намека на проблеск раскаяния не промелькнуло во мне, когда я с удовольствием наблюдал, как угасает свет в ее глазах. Если и было что-то, что я ненавидел даже больше, чем невозможность кончить, так это людей, в особенности цыпочек, которые думали, что обладают силой исправлять людей — шлифовать, чинить, латать их. И некоторые из них считали, что могут изменить меня. У всех у них был этот особый свет в глазах, будто они в самом деле думали, что он способен исцелять.

Я слишком долго горел в аду, и не существовало такого количества святой воды, которая могла бы смыть мою порочность.

Со мной все было в полном порядке, с того самого дня — дня, который заставил меня прочно закрепиться в своем нынешнем образе и преподал самый ценный урок, который я когда-либо смог бы выучить. Люди всегда будут покидать вас, и неважно, что они — это последнее, что есть в этом мире, ваша единственная причина поддержания жизни и единственная же подушка безопасности. Так вот, если они захотят, то в любой момент просто уйдут. Поэтому я более не собирался подпускать близко к себе кого бы то ни было. В этой жизни единственным шансом на выживание была сосредоточенность на главном — на себе.

Раздался шорох.

— Ублюдок! — завизжала Кейт, когда раздражение от моего отказа прорвалось из нее.

Дерьмо, я и забыл о том, что моя шлюшка-неудачница до сих пор стоит на коленях в одних лифчике и трусиках, если вообще можно было назвать этот кусок прозрачной ткани трусиками. Я любил обнаженное тело и все эти сексуальные тряпки так же, как и любой другой мужчина, но, когда даже в самом развратном нижнем белье вам предлагается киска многоразового использования, в нем уже нет ничего привлекательного. Я боролся с искушением предложить ей пару плотных черных боксеров, дабы прикрыться ради нее самой и меня.

— Да-да… я придурок, как мог такое сказать, почему мне нужно быть таким злым… Я все это уже слышал, так что будь добра, поспеши прикрыться и убирайся к черту.

Мой тон был резким и пугающим. Я повернулся к ней спиной, показывая, что разговор окончен.

После моих слов, она прижала свою одежду к груди, не желая тратить ни минуты больше и одеваться в моем присутствии, и побежала к двери.

Я был сексуально неудовлетворен и, после бесчисленного количества бессонных ночей ко всему прочему, изнурен недосыпанием. По этой причине, мое итак агрессивное поведение установилось в режим обострения. Жажда секса рвала крышу. Я точно не был Романом в свой обычный ничем не выдающийся день, скорее, уверен, был близок к подобию самого Сатаны в один из его худших дней.