– Как вы себя чувствуете, ханум?
– спросила Шамсия, обращаясь к пришедшей.
– Как ваш батюшка?

И в выражении ее лица и в голосе Фридун не нашел никаких внешних признаков раздражения.

– Спасибо. Здоров и батюшка. Но вот в последние дни сильно расстроен...

– А что с ним?

– Вы, наверно, слышали, дорогая Шамсия, о новой организации? Батюшка даже показывал мне книжку. Ужасное дело! Его величество потерял покой, требует хоть из-под земли добыть виновников.

Этот случайно возникший разговор взволновал Фридуна.

Ведь он имел возможность узнать о том, что думают придворные круги по этому поводу, а главное, какие собираются принять меры против "преступников". Интересовало его мнение и самой Судабы.

– Вы читали эту возмутительную книгу?
– спросил Фридун девушку.

Судаба подняла на него выразительные, ясные глаза.

– Да, читала!
– проговорила она просто.
– Должна признаться, что она написана с большой смелостью и очень интересно. Боюсь, что логика в ней так сильна, что, прочитав несколько таких книг, можно и в самом деле понять большевиков.
– Огонек какого-то задора, смешанного с вызовом, блеснул в глазах девушки.
– Если эта книга написана без всякого иностранного вмешательства, и голос ее дрогнул, - то я назвала бы таких людей героями. Я убеждена, что, взяв на себя подобное дело, эти люди заранее видели себя стоящими у виселицы. Разве это не героизм?

– Извините, меня, ханум, - сказал Фридун, решив поглубже испытать девушку.
– Неужели героизм вы ищете среди изменников и предателей родины?

– Кого же вы называете изменниками и предателями родины?
– ответила Судаба, смело взглянув на него.
– Я же заранее поставила условие - если они не продались иностранцам. Граждане вовсе не обязаны думать точно так же, как думают их правители. Не будьте так несправедливы к этим людям... Или вы метите в министры?

– Нет, ханум. Я не гожусь в министры.

– Почему? Ведь вы, кажется, рассуждаете так же, как они?

– Потому, что у меня неподходящее для этой должности сердце. Боюсь, что, став министром, я вероятно, смягчил бы участь преступников, которых вы называете героями.

– Да, тогда, господин учитель, во всей стране, возможно, не оказалось бы ни одного преступника, - ответила девушка и продолжала: - Вчера у меня вышел большой спор с отцом. Он говорит, что все зачинщики этого дела должны быть пойманы и повешены. А я ему прямо сказала, что он хочет запачкать руки в крови невинных. Я имела смелость сказать, что, во-первых, ему не удастся поймать этих людей... Видно по всему, что они достаточно умны и предусмотрительны. Такие легко в руки не даются. А во-вторых, сказала я, продумайте то, о чем они пишут, и может быть вы поймете, что во многом, очень многом, они правы.

– И что же ответил на это ваш батюшка?

– Ты, говорит, с ума сошла! Даю тебе два дня сроку... И выкинь ты все это из головы! Иначе, говорит, ты так же плохо кончишь, как эти разбойники.

Фридун с удивлением вглядывался в выразительное лицо этой разряженной девушки. Глаза ее светились умом. Вместе с уважением, которое он когда-то почувствовал, выслушав историю ее жизни, в кем неожиданно пробудились живой интерес и симпатия к ней. Как бы наивны ни были ее рассуждения, они исходили из чистых побуждений, являлись плодом независимой и смелой мысли. Дружба с такой девушкой могла быть не бесполезной для дела, которому он отдавал себя.

– Да, чем больше я думала, тем сильнее убеждалась, как много правды в этой брошюре. В самом деле, разве в нашей стране жизнь человека - настоящая жизнь? Я, конечно, не была в деревнях, не посещала заводов и фабрик. Я ничего не могу сказать о жизни рабочих, крестьян... Но возвращаясь после прогулки домой, я не могу спокойно сесть за стол. Перед глазами так и стоят голодные, увечные, босые, голые, нищие, которыми кишат улицы Тегерана.

– В этом виноваты все мы... Одни - больше, другие - меньше, каждый виновен в соответствии со своим положением и состоянием. А некоторые скрывают свою сущность, и трудно понять, что же представляет собой такой человек?

– Вы имеете в виду меня?
– с живым любопытством спросила Судаба.
– Но я не боюсь открыто признаться, что я не дочь везира по крови. И если хотите знать, господин учитель, не жалею об этом, - гордо сказала Судаба.

Фридуну стало неловко, что он задел девушку за живое, и он мягко сказал:

– Должен в свою очередь признаться, что лично я считаю это не недостатком вашим, а достоинством,

– Это правда?
– серьезно спросила девушка.
– А скажите, вот вы действительно тот, кем вы кажетесь?

– Люди труда не умеют перекрашиваться, ханум, им незачем и некогда заниматься этим.

Судаба с уважением и любовью взглянула на Фридуна.

– Вы говорите правду, господин учитель?.. В день первой нашей встречи я внимательно следила за вами весь вечер. За вашим поведением, словами, манерами. Они были так непохожи на все то, к чему мы привыкли! Мне близка ваша искренность а смелость. Я их вижу и сейчас.

– Благодарю, ханум. Со своей стороны, я рад найти в вас необычные для дочери сановника суждения и доброе, искреннее сердце.