Но именно из-за своего сходства с неизвестным преступником Старатос не желал его убивать и предпочёл бы найти возможность не допустить этого любой ценой. Могущества алхимии не хватало, чтобы вернуть кому-то жизнь хоть ненадолго. И поэтому отнимать её могли спешить только глупцы или люди без совести. Откуда у провинциала, неопытного, но талантливого, без наставника или учебников, нащупывающего ключи к своему дару как получится, возьмётся достаточно сознательности заранее оценить последствия и вовремя остановиться? Эти существа, порождённые душами затронутых алхимическим воздействием людей, выглядели как поделки совершенно не владеющего собственной же силой наивного и любопытно го сопляка, у которого всё вышло из-под контроля.

Сам Старатос не боялся смерти, но и не стремился к ней. Она входила в естественное устройство вещей, но ему всё же хотелось успеть до её неизбежного прихода как можно больше. Пока Старатос чувствовал, что у него есть невысказанное и несделанное – он повременит с вечным покоем. Мотивациями Старатоса жить были интерес к новому, расширение границ возможного, абсолютная вера – у мира в запасе ещё найдётся, что ему предложить. На свете не осталось человека, ради которого он бы согласился жить и что-то делать. Даже ради сына – вполне самодостаточного и взрослого мужчины, который отца в гробу видал. Старатос считал, что дружба, конечно, бывает полезной, но нет ничего хуже друга, когда из-за какого-нибудь разлада он превращается во врага. Любовь же и вовсе только отвлекает от важных занятий и саморазвития. Человек собран, целеустремлён, понимает, чего хочет от жизни, но посмотрите, как он потерянно выглядит, когда влюбляется, и не находит себе места, и пренебрегает занятиями, ещё недавно важнейшими в списке его приоритетов. И нет ведь никакой гарантии, что его нежные чувства примут – и, будучи отвергнут, он и вовсе может пустить жизнь под откос. Это нерационально, нелепо, такая страстная привязанность и зависимость от кого-то – как вредная инфекция. Ишку он видел компаньоншей, разделял с ней на ограниченный период времени одну цель, но не более. Старатосу импонировало, что, скорее всего, тут она глубоко разделяет его подход, как бы ни разнились их взгляды на всё остальное. Любила Ишка Ричарда или нет – сейчас это не мешало ей быть надёжной, как стальной клинок, и твёрдой, как гранитная скала.

Размышляя, сперва Старатос не обратил внимание на то, как в комнате стало темнее. Лениво и небрежно отметил было, что, наверно, на солнце наползли тучи… и вдруг вскочил. Он увидел в неширокую щель между не сомкнутыми до конца занавесками совершенно ясное льдисто-голубое небо. Светило продолжало безмятежно сиять, а мрачно и холодно стало только здесь, в четырёх стенах, где Старатос находился. Нечто неосязаемое, неописуеемое, неотвратимое надвигалось на него, не интересуясь, к счастью, никем, кроме него, из тех, кто находился сегодня в гостинице. Впрочем, для Старатоса это было не таким уж большим облегчением. Ему по-прежнему предстояло иметь дело с тем, что нельзя ни ударить, ни схватить, и вряд ли бегство поможет – лишь привлечёт посторонних, которые легко станут ненужными жертвами. Не то, чтобы Старатос трепетно относился к чужим жизням, готовый пожертвовать при крайней необходимости и другими, и собой, но допускать подобное там, где он мог и должен был защитить людей, не собирался. С него хватит. Прежде Старатос считал, что его эксперименты принесут всеобщее благополучие, если увенчаются успехом, и погубил на них десятки несчастных, увлечённых его речами. Он разочаровался в своей цели и отказался от неё – а, значит, ничто и никогда не искупит пролитую им кровь. Впрочем, сожаления Старатос заменил усердным трудом там, где вопрос, приносит он добро или зло людям, выглядел менее философским.

И теперь ему, кажется, предстояло дать урок тому, кто ещё не обжёгся горьким поражением. Слова тот вряд ли станет слушать, как не слушал сам Старатос призывы наставницы Ганиш образумиться и бросить свою опасную затею. Посмеётся пренебрежительно, да и всё. Пока его не схватишь покрепче да не тряхнёшь за шкирку, чтоб зубы лязгнули – так и будет дурить.

– Да не может того быть… Не верю, что ты, кретин, настолько обнаглел, – выдохнул Старатос, едва лишь его осенило, что происходит.

Тут-то он и догадался, почему столь многие жертвы были обнаружены перед каминами. Старатос поначалу решил, что это лишь совпадение, или, может быть, их застали в то время суток, когда все собираются у огня. Но теперь он понял – их тоже проняло, как его в эту самую минуту, и они пытались согреться. Они не могли увидеть, как из них выпивают, как чай из стакана, личность. Воспоминания, эмоции, причины для того, чтобы жить. Несчастным казалось, что их апатия естественна… А сколько людей по всему миру страдают от депрессии и уныния лишь потому, что ими кто-то кормится.

И нападение на него не было случайностью, которая могла произойти с кем угодно. Он выяснил правду и был единственным экспертом, способным дать ответы всей группе. Неизвестный алхимик устранял угрозу самым простым и доступным ему способом, но нарвался не на того.

Старатос закрыл глаза, сосредоточился на вторжении в его организм и визуализировал это. Он увидел нечто вроде прозрачного щупальца, проходящего сквозь стену и проникающего в его грудную клетку. Достигающего сердца. Старатос обхватил щупальце обеими ладонями, но не потянул, чтобы вытащить, а использовал как проводник, чтобы пропустить по нему разряд вроде управляемой молнии. Он знал – как бы далеко ни находился источник, откуда вылезло щупальце, ответный удар достигнет нужной точки. Щупальце конвульсивно задёргалось, пытаясь спастись, но Старатос держал крепко, направляя ещё и ещё электричество. Он не убьёт, во всяком случае, пока что, но поразмыслить, как хотелось надеяться, заставит. Вряд ли доселе неизвестный получал такой отпор. Не исключено, что успел возомнить себя всемогущим. Обращение вспять того, что он считал своим безусловным преимуществом, будет неплохой поркой. Да, физические наказания – плохой вариант, но как тут иначе-то? Этот дурак причинил людям вред, который лишь чудом удалось исправить. Дар Ишки был абсолютно уникален, и, если бы так не повезло, что она решила отправиться с ними – местные обыватели уже никогда не вернулись бы в норму.

Щупальце вырывалось, пока создателю, видимо, не пришёл в голову вариант лучше, и он просто не развеял свою пакость. Старатос глотнул воздух ртом, мотая головой. Всё же ему не так уж и легко далась подобная щедрая трата энергии. Возраст алхимиков исчислялся не так же, как у всех остальных людей, чем активнее они использовали знание – тем дольше жили, поэтому возраст мало воздействовал на Старатоса… как он думал. И всё же в эту минуту он почувствовал себя на все свои годы, и даже вдвое старше. Наваждение вышло таким сильным, что на миг Старатос ужаснулся – ему почудилось, что он и впрямь постарел, и дряхлое тело уже не справится с задачей короля. Ужасная, леденящая иллюзия того, что у него всё, все возможности действовать, как-то проявить себя, позади. Даже солнце стало похоже на полупогасший фонарь.

Краски мира возвращались медленно. Пошатываясь, Старатос вышел из комнаты и направился к барной стойке, нашаривая на поясе кошель. Он чувствовал, что не протянет без крепкой выпивки и часа.

– Выглядите так, словно из гроба встали, – заметила хозяюшка, наливая ему полную чарку.

Старатос молча осушил ту до половины парой больших глотков, и только после этого заговорил:

– Причина есть, – не уточняя, он допил вино и подвинул чарку обратно, жестом прося добавки.

Хозяйка поставила перед ним фарфоровую тарелочку, щедро наполненную закуской – три ломтя пшеничного хлеба, дюжина маленьких солёных огурчиков, полдесятка колечек лука, цельное варёное лицо, уже очищенное от скорлупы.

– Неужели такой герой, как вы, чего-то боится? Или, может быть, вы нездоровы?

В этом заботливом, казалось бы, вопросе Старатос различил нотки беспокойства. Ещё бы, это же маленький посёлок. Гости-то уедут, а любые проблемы, которые они создадут местным, останутся. Если он болен и заразит кого-то – то сможет вернуться в столицу и рассчитывать на лучшую медицину, а вот они должны оставаться здесь. Карета всех не вместит. Помощь из города рискует не успеть доехать в срок.

– Я просто устал, а отдохнуть не получилось, – нейтрально сказал Старатос. – Впрочем, поделом мне, я же работать приехал, а не в постели лежать.