– Но вы и правда плохо выглядите. Вам нужен покой… хоть немного.

– Потом. Лучше расскажите, у вас здесь вообще часто бывают проездом? – как бы между прочим спросил Старатос.

– Нет. За последний год никого. Только вы и та девушка. Мы на отшибе от цивилизации и не производим никаких полезных продуктов и благ. Иногда забредают случайные путешественники, но надолго не остаются, – женщина вздохнула.

– Но ваш-то постоялый двор есть, – резонно заметил Старатос.

– Да, ведь путники всё же появляются. И, кроме того, когда их нет, сюда приходят ночевать те, кто поссорился с семьёй. Обиженные на родителей дети или мужья, которых жена после ссоры выставила из дома. С большинства я денег не беру, но некоторые всё же считают своим долгом заплатить, как бы я ни отказывалась.

– А откуда деньги у них?

– В конце сезона мы отвозим в ближайшие города фрукты и овощи, выращенные в теплицах. В краю вечной зимы подобное стоит целое состояние. Самые отчаянные молодые парни и девушки покрепче нанимаются телохранителями в торговые караваны или к одиноким странникам. Ещё мы делаем поставки молока. Оно у нас особенное. В наших парниках растут редкие травы, придающие ему уникальный вкус. Мы раздобыли семена из далёких восточных стран, там они считаются пряностями. Вот, попробуйте, что получается.

Хозяйка сняла с полки пузатую голубую бутыль и чуть ли не торжественно вручила её Старатос. На вид содержимого бутыли могло хватить на компанию персон в десять, не меньше. Щедрость подарка нельзя было переоценить.

– Я не думаю, что сейчас хочу… – начал было он, но женщина перебила, не давая возразить:

– Значит, возьмите с собой.

Старатос послушно кивнул.

– Ещё у нас есть художница и вышивальщик, они продают своё творчество эстетам в городах и часто берут заказы. Торгует мелочами вроде топоров, сковород и лопат и наш кузнец. Мы не бедствуем.

– Но и вряд ли богаты, – задумчиво констатировал Старатос, подперев щёку рукой.

– Да. Если мы и зарабатываем какую-то приличную сумму, она быстро уходит на то, чтобы поддерживать деревню в достойном состоянии, чтобы не стыдно за неё было, даже если самого короля однажды вдруг к нам занесёт. Мы, конечно, знаем, что этого не случится, но так наша совесть спокойна.

– А многие покидают деревню навсегда? – уточнил Старатос и откусил кусочек от пятого огурца.

– Нет. Почти все остаются с нами. Они очень дорожат своей землёй и родственными связями.

– Достойно зависти… Белой, разумеется, – соображения по поводу того, бывает ли вообще такое чувство, как зависть, хотя бы относительно белым, алхимик благоразумно оставил при себе, не превращая приятную беседу в заунывный морально-философский диспут. – Я никогда не чувствовал такой привязанности ни к какому месту. Не мог себе позволить подобной роскоши с тем образом жизни, что я выбрал.

Старатос побывал во многих местах, знакомился с разными людьми. Оседлости он избегал, считая это слово другим определением застоя, однообразия, скуки, отсутствия прогресса. Вспоминал ли он о них, отправляясь дальше? Старатос помнил каждого человека на своём жизненном пути, даже если притворялся, что они – никто, и не имеют для него значения. Впрочем, они не были каким-то его сожалением о прошлом и не вызывали ностальгии, воспоминания он бы не назвал особенной важностью. Они просто оставались с ним, несмотря ни на что. Старатос любил людей и учился у них. Ни одну встречу он не считал напрасной.

– Вы удивительная компания. Пока есть такие, как вы – я верю в будущее нашей страны, – внезапно со всей искренностью сказала хозяйка.

– А я не верю. Я делаю.

Громко сказано, да, но Старатос не кривил душой. Даже если он грешник и преступник – наплевать. Что уж теперь, нельзя жить в этом мире и остаться святым. Все хоть раз лгали, или думали о ком-то плохо, или отталкивали кого-то. Даже если его злодеяния неискупимы – он не согнётся под их весом. Ричард не выдержал и сам пошёл под суд, позволил запереть его в тюрьму, но Старатос не такой эгоист и страдалец. Он закусит губу, возьмёт себя в руки и продолжит стараться хоть как-то пригодиться окружающим.

***

От буйства красок и ароматов под непрозрачным светлым куполом теплицы у Ишки кружилась голова. Она не привыкла к такому изобилию, а большинство того, что росло здесь, вообще впервые видела. Например, круглые красные плоды гроздьями на зелёном кусту. Женщина по имени Орфана, та, что впустила Ишку сюда, называла их помидорами.

– Огромное вам спасибо, что показали это место, – сердечно сказала Ишка, улыбаясь уголками губ.

– Если вам станет слишком душно и жарко – немедленно скажите, я выведу вас.

– Я могу и сама выйти, – удивилась Ишка.

– Теплица устроена в виде лабиринта. Несложного, но всё же. Когда человеку плохо, он соображает хуже и может даже потерять правильное направление, хотя буквально только что прекрасно его знал. Пожалуйста, не стесняйтесь позвать меня, если так произойдёт.

– Хорошо, – кивнула Ишка и медленно пошла вглубь, любуясь пышной растительностью.

Жаль, что в Эсканолле ничего из этого не приживётся, даже если она создаст в комнате нужную температуру. Ишка не обеспечит все необходимые условия. Поэтому она хотела сполна насладиться визитом сюда. Напомнить себе, чего можно лишиться из-за неспособности управлять своим даром или потакания спонтанным эмоциям. Ведь говорили, что алхимик, наложивший на страну вечную зиму, то ли потерял любимую, то ли был оскорблён обвинением в чужом преступлении.