Что же случилось, почему отец вдруг переменил к нему свое отношение?

Впрочем, через секунду Сашка об этом уже забыл. Его больше занимала просьба отца, она и волновала его, и радовала своей новизной, и он взглянул на мать, как бы спрашивая ее, идти ли к отцу или не надо.

Мать кивнула головой, шепнула:

— Иди, иди, — и слегка подтолкнула его в спину.

Сашка подумал о том, что, наверное, после того, как он утром ушел в отряд, мать разговаривала с отцом, иначе ни за что не послала бы к нему сейчас его, Сашку, и он с легким трепетом и любопытством заглянул в шалаш.

Отец сидел на перевернутом ящике и, разматывая перемет, проверял, не развязались ли где поводки, крепко ли держатся на них крючки; несколько других сомовников лежали на земле рядом с ящиком.

— А что мне делать? — спросил Сашка.

— Надо, сынок, счистить с крючков ржавчину, сможешь? — словно ничего вчера между ними не произошло, сказал он и, протянув ему лист наждачной бумаги, показал на примере, как это надо делать. — Понял? А теперь садись на чурбак и принимайся за дело.

Сашка молча взялся за работу. До блеска надраивая крючки, он время от времени украдкой посматривал на отца и каждый раз ловил на себе его смущенные взгляды, видел, как он курил сигарету за сигаретой, слышал, как он приглушенно вздыхал.

Никак, ему стало жалко его, Сашку, и он раскаивается, что наказал его вгорячах, пустил в ход ремень?

Сашка был от истины недалек.

Отца возмутило вчера не столько признание сына, что это он испортил режак и мотолодку, сколько злорадство, с каким он об этом сообщил, сколько его обещание изрубить топором и бударку и все рыболовные снасти, если он, отец, еще хоть раз поедет с Баландиным. Позже, уже на реке в лодке, он корил себя, что слишком уж грубо обошелся с мальчишкой и решил утром загладить свою вину. Но примирению с сыном помешала жена, потом Сашка ушел.

— Гляди, Аркадий, еще раз-другой поднимешь на сына руку и, кто знает, может быть, перестанешь быть для него отцом, — сказала жена. — Неужто не видишь, что сын вырос, что своим умом жить начал?..

Это было похоже на правду.

Теперь Ершов вспомнил, как разговаривал с ним сын в тот раз, когда он упрекнул его, что с мальчишками выслеживает, мол, на полоях его дружков и передает об этом в инспекцию рыбнадзора; вспомнил и предупреждение жены, что сын отказывается есть рыбу, добытую им в запрет и запрещенной снастью, и, конечно, стыдится отца-браконьера; вспомнил и вчерашний вечер: несмотря на очевидную боль, Сашка даже не заплакал, не вскрикнул ни разу, пока он стегал его ремнем, и только после того, как вмешалась жена и выпроводила его во двор, из комнаты донесся до него приглушенный всхлип сына.

— Все равно я сожгу его сети, — плача, говорил он матери, — и мотолодку, и кулас… оболью керосином и подожгу!..

«А что, такой сделает, и глазом не моргнет, — с гордостью подумал Ершов, глядя на хмурое и решительное лицо сына, — весь в своего батьку уродился!»

Но как же заговорить с ним, с чего начать? И поверит ли ему сын, что он понял свою ошибку и что признает за ним право поступать самостоятельно? А как убедить в том, что ему и самому уже осточертели эти ночные вылазки за красной рыбой?

Надоели? Тогда почему он вот уже который раз дает себе обещание никуда больше не ездить, но появляется Баландин, и он собирается опять? Из-за того, что у них общие снасти? Или смущает возможность поживиться, тянет его за длинным рублем?..

Да, права была жена, не стоило связываться с Баландиным! Не послушался ее, и теперь у него такое ощущение, будто кто-то все время следит, за ним, будто уже занес руку и только ждет подходящий момент, чтобы сразу схватить за шиворот. Неужто это предчувствие беды? Неужто такое может случиться?!

А что, далеко ли до греха! Раз случай помог вывернуться, нельзя надеяться на него еще…

— Аркадий, — донеслось с улицы, — выйди на минутку!

А вот и он, Генка, — легок на помине! И чего притащился? Договорились же…

— Ты, сынок, заканчивай — на сегодня хватит, — сказал он, поднимаясь с ящика, — а я сейчас…

Сашка проводил отца тревожным взглядом, хотел было крикнуть ему вслед, чтобы не выходил к Баландину, но почему-то промолчал. Дочистив очередной крючок, он скорее смотал перемет и вышел из шалаша. Глаза его лихорадочно блестели, чаще, чем минуту назад, билось сердце. Ожидая еще одну неприятность, он готов был закричать во весь голос, чтобы прибежали люди и помешали разговору отца с Баландиным, но тут подумал, что криком делу не поможешь, а заработаешь только очередную трепку, что надо придумать что-нибудь другое, более действенное.

Но что же, что, что придумать, как поступить ему?!

Сашка беспомощно оглянулся, словно искал поддержки, ему хотелось реветь от обиды, что ничего путного не приходит в голову, и он, сам не зная зачем, направился вслед за отцом на улицу.

— Вот тебе и винт уже готов, держи, — неторопливо начал Баландин, присаживаясь на скамейку у забора. — Хорошо сработали ребята на судорембазе!

— Ничего, — согласился отец, со всех сторон осматривая винт. — Завтра и поставлю.

— А почему не теперь?