Кристобаль стянул рубашку, шипя сквозь зубы, и принялся обрабатывать рану от стрелы. Она была неглубокой, даже аккуратной, но за пару дней в темнице успела неприятно воспалиться. Следовало попросить помощи лекаря, но этим он займется завтра.

Силясь отвлечься от неприятной пульсирующей боги, Кристобаль подумал об Иветт. И еще этот поцелуй. Боги, конечно, поцелуй не был обязательным условием для передачи магической энергии — иначе уроки юных магов с наставниками проходили в довольно напряженной атмосфере. Но последние вымотали его довольно сильно, и Кристобаль позволил себе эту слабость. Она отвечала на поцелуй удивленно, неловко, а его пальцы путались в её пшеничных волосах. Ему понравилось это чувство.

И все-таки не стоило втягивать её в происходящее. Само по себе похищение — пустяк, но побег и помощь Кристобалю грозились стать серьезной проблемой. Лучше бы ей не знать ни о каких деталях и не погружаться в происходящее и дальше.

Но и об этом Кристобаль подумает завтра.

В лагере все было до ужаса непривычным. Быт, люди, еда, распорядок дня. Я старалась вписаться в происходящее (или хотя бы сделать вид), но получалось плохо.

Чего только стоила моя первая попытка поработать на кухне — я ведь до этого даже чай ни разу сама не заваривала. Эрмина только махнула рукой в нужную сторону и сказала, что там мне все объяснят, но коротких указаний оказалось мало. С чисткой картошки я провозилась долго. Судя по жалостливым лицам окружающих, получилось не слишком хорошо — зря только исколола пальцы.

Люди здесь смотрели на меня странно, будто с недоверием. Это было почти обидно. Я ничего не ожидала, когда сбегала вместе с Арденом, но... если задуматься, разве я не заслуживала немного благодарности? Сочувствия? Если кто-то здесь и испытывал нечто подобное, то не демонстрировал этого. Я тоже никому не навязывала свою компанию.

Хотелось поскорее приступить к спасению страны и восстановлению справедливости, но мне поручали только возню на кухне. Я не нашла в себе сил спорить и заявить, что смогу быть более полезной где-то еще. Если задуматься, я ничего толком и не умела: ни вышивка гладью, ни игра на музыкальных инструментах, — все то, чем я занимала дни в отцовском доме, — здесь не было нужно.

С Кристобалем я тоже не общалась и даже почти не видела его. Он ходил по лагерю с сосредоточенным лицом и о чем-то переговаривался со своими людьми, не обращая на меня внимания. Я тоже не подходила к нему — останавливали гордость и смущение. Во-первых, ему следовало заговорить первым и хотя бы поблагодарить за помощь (и не мешало бы извиниться за похищение, раз уж на то пошло). Во-вторых, я чувствовала, что при мысли о нем у меня нестерпимо краснеют щеки. В мыслях то и дело всплывал тот поцелуй. Это что-то значило? Или это просто способ воспользоваться моей магией? Или Арден в очередной раз решил надо мной поиздеваться? Я терялась во всех этих мыслях.

А ведь папа учил никогда не поддаваться эмоциям. Такие наставления врезаются в память. Я корила себя за то, что грезила о внимании Ардена, когда следовало бы привыкать к новым обстоятельствам.

Но в лагере я осваивалась и даже сама предлагала помощь. В основном мне доверяли незначительные дела: подай, принеси. Первым, кто заговорил со мной о чем-то кроме быта, был Гилберт.

Я несла от реки пару ведер, до краев наполненных водой. Плечи, не приспособленные к физической работе, ломило от тяжести, а пальцы так впились в неудобные ручки, что почти побелели. На ум приходили ругательства, которые я знала от отцовских гвардейцев. Я споткнулась: вода выплеснулась из ведра, проливаясь на землю и подол юбки. Прежде чем я упала, меня за локоть, придерживая, подхватил мужчина.

— Давайте помогу, — сказал он, забирая у меня одно из ведер.

Я облегченно охнула, восстанавливая равновесие, и перехватила оставшееся ведро обеими руками. Другое дело.

— Спасибо. Сама бы я не справилась, — поблагодарила я.

— Ну кто оставит девушку в беде, — улыбнулся мой спаситель с мягким покровительством, которое часто сквозит в голосе взрослых мужчин, — Я Гилберт.

Это я уже знала — он был одним из тех, кто первым встретил нас с Кристобалем в лагере после перемещения из темницы. Это он, усмехаясь себе в усы, подшучивал над Келли. Я смутно представляла себе местную иерархию, но к Гилберту здесь относились по меньшей мере уважительно.

Будь мы в доме моего отца, Гилберт поприветствовал бы меня коротким кивком, а я ответила реверансом. Но здесь я не представляла себе ни этикета, ни положения других людей. Был мужчина крестьянином? Бывшим аристократом из числа тех, кто последовал за Арденом (о таких при дворе не принято было говорить, но я слышала, что они были)? Военноначальником? Ничего этого я не знала, поэтому решила ограничиться вежливой улыбкой:

— Я Иветт.

— Я знаю, — ответил он мне. — Вы как, освоились здесь?

Жаловаться на сложности адаптации казалось неуместным (отец учил не показывать слабость), так что я неопределенно повела плечами:

— Постепенно привыкаю.

— Замечательно, — сказал Гилберт перехватывая ведро другой рукой. — И как вам у нас? Похоже на то, что себе представляли?

— Если честно, я себе ничего и не представляла, — признаваться в этом почему-то было неловко. — Я даже не думала, что окажусь здесь. Это вышло… случайно. Но здесь очень много людей. Больше, чем я ожидала.