– Я привезу ее в город, ведь и так собирался! А если она вам понравилась и вы позволите, она будет играть на Пасху. Конечно, не то, что сегодня. О, она знает много духовной музыки. Мне, конечно, тоже придется поехать, она так привыкла…

– Безусловно, вы будете с ней, – усмехнулся епископ. – До Пасхи еще почти полгода, но мы поедем завтра. Ей предстоит всех удивить.

Рассыпаясь благодарностями, Пеларатти проводил своего гостя до двери.

– Мия! Упражнения! – выкрикнул священник прежним своим голосом, требовательным и недовольным.

От волнения он быстро перебирал четки. Надо успокоиться. Щелк, щелк, щелк, бусины мерно стучали друг об друга. Его заметил сам епископ, впереди город, деньги, высшее общество. Мечта наконец-то начала сбываться. Сама собой. Разве это не знак от Господа?

Главный инструмент этой мечты снова в подвале. Большие пальцы разогнуты под невообразимым углом и привязаны кожаными ремешками к запястью. Это для растяжки. Больно. Но Мия сейчас думала не об этом. Почему епископ спросил, всегда ли она была слепой? Пеларатти говорил, что да. Но почему же тогда ей снятся сны? В них она видела то, что не смогла бы ощутить. Нет, она могла бы придумать, представить предметы…

Но эти сны всегда были цветными.

Дорога в экипаже для Мии – просто тряска. И, как выяснилось, ее она переносит плохо. Резко пахли лошади и кожа дорожных перчаток, усиливая тошноту. Девушка полулежала на сидении, стараясь не шевелиться.

Но мысли ее не тут.

– Отец Пеларатти, а почему вы стали обучать меня игре на скрипке?

Священник, сидящий напротив, не ответил, но сердце его застучало чаще. Она это слышит.

«Нет, – подумала Мия, – спросить надо не так».

– Как вам удалось открыть мой дар? Почему никто больше не заметил?

Он думает почти минуту и, кажется, уже не ответит. Но потом произносит:

– Однажды я пришел в приют по делам и услышал странные звуки. Ты забралась в капеллу и, нажимая на клавиши клавесина, пела ноты вместе с ним. И попадала в каждую.

Внутри Мии что-то дернулось. Пятна витражей на сером полу, старый пыльный клавесин. Никто не играл на нем, а она…

Пеларатти не заметил ее волнения.

– Но иметь слух – не самое важное. Что было бы с тобой, останься ты в приюте? Да, у тебя есть дар, но твои умения развил я, твои руки создал я, и я вложил в них скрипку. И я дал тебе гораздо больше, отбросив всю эту шелуху: эмоции, чувства, я позволил тебе развить совершенный слух. Даже зрение и осязание – лишь засоряют разум. Хорошо, что у тебя их нет – не нужны. Ты должна слушать мир и отдавать людям музыку.

– Я смогу играть им так, как слышу? Так, как могу теперь?

– Да, – Пеларатти напряженно засмеялся. – Но часто все же не стоит. Разучим что-нибудь попроще. В городе ты будешь часто выступать. Нам нужны будут деньги, придется ходить на приемы в богатые дома. Там сложной музыки не поймут. Но мы найдем тех, кто заплатит за нее очень дорого.

Очередной вечер. Узкое платье мешает Мие дышать. Оно очень модное и дорогое, так сказал отец Пеларатти. Но ей все равно. Она устала.

Прием у герцогини Морсо. Душный запах пудры, духов и шампанского, шелест вееров, тонкий звон клавесина и тихие беседы. Отец Пеларатти опять отошел от нее, где-то вдалеке она слышит обрывки его «фальшивого» любезного голоса.

Мия сидит одна. Корсет мешает согнуться, скрипка лежит на коленях. На глазах кружевная полоска маски, полностью закрывающая глаза. Гостей герцогини пугает ее слепота.

Многие подходят к ней, за месяц она стала известна, все богатые дома Милана открыты для нее по вечерам. Она играет хорошо, все мелодии, популярные в этом сезоне, запомнила за пару дней. Хоть это и не то, что ей бы хотелось. Но музыку публика и не слышит, не вдумывается в нее, для всех Мия – просто интересный диковинный зверек.

– А это правда, что у тебя пальцы, как ножки паука? – хихикает рядом какая-то дама. – Сними перчатки, я посмотрю. Фу, и правда…

Дама ускользает. Но Мия чувствует, рядом все еще кто-то стоит. Запах дыма. Она его помнит.

– Епископ?

– Да, Мия. Пришел послушать твое выступление.

Его голос тихий, почти шепот. Но она слышит его так четко, будто он говорит прямо в ухо. Он снимает повязку с ее глаз. Блестят огоньки свечек.

– Ты сыграешь для меня так, как играла тогда? То, что ты слышишь в темноте.

Не понимая, что делает, как завороженная Мия встает и идет в центр зала. Для ее выступления еще рано, но она начинает играть. Рокот удивления проносится над толпой.

Она играет о городе. О каменном перестуке шагов, о голосах множества людей, ржании лошадей, дыме и сырости канав. Сюда же она вплетает тяжелый сладкий аромат духов и шелест шелковых юбок.

Зал умолк. Все остановились, застыли на полуслове, обернулись к ней, боясь пошевелиться, вдохнуть. Музыка звучит так живо, что Мия по-настоящему видит то, что видеть не может. Интересно, что различают в ней остальные?