Ох, да, Соболеву ведь нужна идеальная жена: хорошая домашняя девочка, которая будет ждать его дома, пока он калечит людей в перерывах между развлекушками со шлюхами.

«Плевать», — мысленно подумала я, мысленно же ощерившись.

Вслух ничего подобного делать я не решалась: не то, чтобы Паша стал бы доносить мои «мысли» до высшего начальства, но кто их знает, какими они передатчиками пользуются. Дмитрий Александрович бывал страшен в своём гневе, а я и так режим «хорошей девочки» нарушила – решила прибухнуть после работы. Ай-ай-ай.

— Дмитрий Александрович за вас достаточно волнуется, — снова попытался воззвать к моей спящей совести Паша. — А тут вы с вином. Вы ведь не употребляете спиртного.

Я выгнула бровь, пытаясь понять, как имя «Дмитрий Александрович» может использовано в одном предложении с глаголом «волнуется». Нет, на самом деле – удивительный день. Столько всего нового узнала! Соболев, оказывается, волнуется, беспокоится за меня — так беспокоится, что вчера двух девок прямо в клубе поимел. Впрочем, мне, наверное, надо радоваться, что их – а не меня…

Господи, как же я хочу развод… и уехать куда-нибудь подальше.

Если бы не мама с бабушкой — сбежала бы на край света, чтобы больше не видеть его, не слышать его, никогда не чувствовать на себе его дыхания.

Почувствовав, что настроение падает стремительно вниз, я покосилась на пакет, который держала в руках, и поняла, что бутылки вина мне не хватит.

— Слушай, подержи, — попросила я охранника. Ну а что, если он всё равно будет прохлаждаться здесь без дела. – Я сырок забыла купить, сейчас вернусь.

— Какой сырок…. — не понял Паша. Вот удивительно, он был хорошим охранником – то есть цепким цербером, успешно ограждающим меня от мира вокруг. Но как только дело касалось чего-то, не связанного с его узкими профессиональными навыками, всё резко менялось. Или всё дело в том, что пока ему не разрешили включать режим «цербера» в отношении меня?

А, впрочем… была — не была.

— …эм… сырок «Дружба», или «Волна». Чем у нас там закусывают алкоголики?

Кстати говоря, это был хороший вопрос. Нужный. Если я возьму к вину ещё и бутылку шампанского, то этого мне точно хватит, чтобы упиться, а ведь в холодильнике-то из еды шаром покати.

В итоге, я в самом деле купила сыра… и пряников. Называется, планируй свои покупки по списку. Но что поделать: творог с вином как-то не слишком сочетался.

Пряники, впрочем, тоже на закуски не особенно походили.

Да пофиг.

Вернулась назад, отобрала у Паши свой пакет с первой бутылкой – и гордо пошла через гаражи домой, не обращая внимания на трусившую рядом со мной охрану.

Правда, я всё же переоценила свои силы. Начав с шампанского, я уже на полбутылке решила притормозить, решив, что жизнь не такая уж гадкая и унылая.

Я даже под Бритни Спирс станцевала, на ходу глотая ледяное шампанское.

Маме позвонила – радостная, счастливая, довольная жизнью ( «Лето же! Наконец-то, потеплело»), я вещала ей какую-то ерунду, пытаясь заговорить мамуле зубы.

Мама жаловалась на Аньку – бывшая мамина коллега видела сестрёнку пьяной, в обнимку с каким-то амбалом.

— Она представляешь, даже не взяла трубку, когда я ей позвонила. А я ей сегодня три раза набирала. — тяжело вздыхала мамуля, признавая поражение на поле педагогического воспитания. – Ну, это же ведь невоспитанно, чтобы молодая девушка – и пьяная, с каким-то неизвестным мужчиной…

— Мам, — вздохнула я, вставая на скользкую дорожку лжи. – У них же вчера корпоратив был. У её шефа день рождение – всем отделом гуляли. Она тебе что, не говорила?

Мама у меня не то, чтобы была прям таким уж наивным человеком, просто всем нам хочется верить в лучшее, особенно, когда это касается твоих родных.

— То-то, когда я ей на прошлой недели звонила, она впопыхах пробурчала мне пару слов, так и не перезвонив. — В голосе мамы звучала плохоскрываемая надежда, что так и было. — Поди, сверхурочно работала.

— Ну а как ты сама думаешь, — усмехнулась я, залпом допив бокал шаманского. – Просто так сейчас специалистов на хорошей зарплате не держат.

— И то правда, - вздохнула мама, явно успокоившись.

Попросив передать бабуле приветы и поцелуи, я повесила трубку, чувствуя себя измаравшейся.

Ложь как несмывающаяся грязь – налипнет, уже не отмоешься. Зачем было врать?

«Потому что не могла сделать ничего больше. Потому что мамин мир – это Анька и я – две непутёвые дуры, застрявшие в липком болоте дерьма. И не выбраться, и не очиститься…»