В период неолита матриархальная родовая организация достигает наивысшего расцвета. В это время оформляются основные особенности родового общества, предполагавшего «крайне неразвитое производство, следовательно, крайне редкое население на обширном пространстве, отсюда почти полное подчинение человека враждебно противостоящей и непонятной ему окружающей природе, что и находит свое отражение в детски наивных религиозных представлениях. Племя оставалось для человека границей как по отношению к иноплеменнику, так и по отношению к самому себе: племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась, безусловно, подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках» [1003] .

Размещение неолитических памятников Волго-Камья на карте (рис. 9; 24) подтверждает обязательное для каждого племени наличие племенной территории с нейтральной пограничной зоной между отдельными племенами [1004] . Действительно, как для волго-камских, так и для балахнинских памятников характерно их размещение отдельными группами преимущественно около устий притоков Волги (Камы и Оки), причем между группами иногда довольно значительное расстояние. Интересно, что в ряде случаев эти мелкие группы состоят всего лишь из пары поселений — см. например, Выжумские поселения балахнинской культуры (рис. 24), Займищенские поселения волго-камской культуры (рис. 9) и т. п. Не следует ли в этом усматривать археологическое отображение дуальной организации древних родовых коллективов, составлявших парные фратрии?

В свою очередь такие парные группы на ограниченной территории входили в более обширные группы, объединявшиеся не только общей территорией, но в первую очередь единством культуры, в которой наблюдаются известные своеобразия. Это археологические варианты крупных культурных общностей. В волго-камской культуре, например, выделяется несколько таких вариантов — волго-вятский, камский, бельский и т. п. Вероятно, в этих группах следует усматривать археологическое отражение племенных коллективов.

Из этих племен, родственных по происхождению, а, следовательно, по этносу и культуре, складывались характерные для эпохи неолита большие этно-культурные общности — неолитические культуры типа рассмотренных выше (волго-камской, балахнинской и т. п.). Процесс распада этих культур относится уже к эпохе раннего металла, когда происходят существенные изменения в развитии и производительных сил и производственных отношений.

В развитии экономики, межплеменных связей и общественных отношений населения края в эпоху раннего металла мы усматриваем три периода:

• ранний (от конца III до середины II тысячелетия до н. э.), когда в экономическом отношении местные племена резко отставали от пришлых;

• средний (середина и третья четверть II тысячелетия до н. э.), когда местные племена начинают догонять по темпам развития производящего хозяйства пришлые племена;

• поздний (последняя четверть II и начало I тысячелетия до н. э.), когда местные племена стали решающей экономической и политической силой в крае.

В ранний период, характеризующийся становлением новых хозяйственных занятий (скотоводства, земледелия и металлургии) и общественных явлений (переход от матриархальных к патриархальным отношениям), еще наиболее отчетлива неравномерность развития населения края, состоящего в основном из местных волосовских и пришлых балановских и полтавкинских племен.

У волосовских племен — потомков неолитического волго-камского населения — основа хозяйства еще зиждилась на развитии присваивающих отраслей — охоты, рыболовства и собирательства — при намечающихся попытках разведения домашних животных.

Анализ остеологических материалов из стоянок волосовской культуры, по данным различных авторов, показывает абсолютное преобладание в этих комплексах костей диких животных. Так, на одном из наиболее ранних волосовских памятниках — (Майданской стоянки) обнаружены только кости лося (112 костей от 13 особей, по данным А.Г. Петренко), на Волосовской и Володарской стоянках начала II тысячелетия до н. э. собраны кости различных диких животных, в том числе: лося (большинство), кабана, медведя, косули, лисицы, зайца, куницы, хорька, барсука, бобра [1005] ; на III Удельно-Шумецкой стоянке среди определенных костей 90 % принадлежат медведю, а 10 % — лосю [1006] . Основной слой стоянки на р. Модлоне, характеризуемый волосовской керамикой, дал следующий количественный состав дикой фауны: бобр — 118 костей, северный олень — 15, лось — 6, куница — 9, медведь — 2, барсук — 1, косуля — 1, кабан — 1 [1007] . Кроме того, на ряде стоянок обнаружены кости диких птиц — гуся, глухаря, утки, журавля, рябчика [1008] .

Как видно, состав охотничьей фауны у волосовских племен был весьма разнообразен. Очевидно, по отдельным природным районам наблюдалась некоторая специализация охоты. Так, в волжских и приокских районах, т. е. по берегам крупных рек (Майданская, Волосовская, Володарская и другие стоянки) основным мясным животным, за которым охотились волосовцы, был лось. В то же время в более северных и таежных районах была развита охота на северного оленя и бобра (см. стоянку на р. Модлоне).

Преобладание в составе дикой фауны костей мясных животных заставляет полагать развитие охоты, прежде всего, ради получения мяса, хотя нельзя исключать и пушную охоту, о чем свидетельствуют находки костей лисицы, куницы, хорька и т. п.

Многочисленные находки в волосовских памятниках кремневых наконечников стрел и дротиков свидетельствуют о том, что у волосовского населения еще продолжали сохраняться все орудия индивидуального лова, существовавшие раньше. Да, очевидно, и многие коллективные способы, возникшие в эпоху неолита и ранее, несомненно, бытовали у волосовцев. Не останавливаясь на их описании, что уже было сделано выше, замечу, что развитие охоты в волосовское время, очевидно, породило и существование своеобразных культов, в первую очередь связанных с теми животными, на которых охотился человек. В этом отношении особенно любопытны остатки жертвенника на III Удельно-Шумецкой стоянке, где в одной яме были обнаружены пережженные кости лап медведя [1009] . Вполне вероятно, что здесь находилось в древности ритуальное место, связанное с культом медведя. Как известно, медвежий культ, один из наиболее распространенных у финно-угорских народов, достаточно подробно описан этнографами и имеет многочисленные археологические параллели [1010] . Вполне вероятна связь с охотничьими культами и различных волосовских кремневых скульптур, изображающих зверей (бобр, медведь), птиц, рыб и т. п. [1011]