– Иногда лучше в наёмники уйти, чем в нищете прозябать.

Но в ответ – лишь странное движение головой, напоминавшее попытку отмахнуться, и что-то в лице такое, что навело на мысли о том, что согласиться с такой позицией Кравцов не желал ни при каких условиях, хотя сказанное, очевидно, открытием для него не стало. И, прежде чем Агата перевела взгляд на Володю, тот склонился к самому её уху и шёпотом обжёг кожу на шее.

– У некоторых нет иного выхода. Это правда.

До границы добрались довольно быстро, и Агата невольно почувствовала себя где-то в районе боевых действий раньше положенного. Вооруженные солдаты, колючая проволока, шлагбаумы… раньше нечто подобное можно случалось лицезреть только по телевизору, и, откровенно говоря, никаких особенных эмоций при том не возникало. А сейчас напряжение само собой проникало под кожу и растекалось по внутренностям противным холодком. Очень хотелось спрятаться за Вовкиным плечом и не высовываться лишний раз, но сделать этого не дал Кравцов, буквально в охапку её схвативший и подтащивший к местным пограничникам. Пришлось вспомнить слова, сказанные у трапа самолёта, и мысленно попытаться смириться с перспективой нахождения рядом с ним в ближайшие шесть дней.

Ничего, перетерпеть вполне возможно.

Тем более, что любопытная овчарка, которую благосклонно разрешили погладить, пока с особенной пытливостью проверялся каждый документ, своим искренним дружелюбием и рвением облизать ладони, пусть на самую крохотную малость, но приподняла настрой.

Смотрели на них странно: косо и не слишком-то доброжелательно. Впрочем, объяснение тому находилось у Агаты без подсказок посторонних – никто здесь не нуждался в журналистах, без малого год назад ставших в довесок ко всему ещё и иностранными. К этому стоило начинать привыкать. Наверное.

Небо наливалось свинцом всё сильнее, и уже не так сильно верилось словам Сергея Павловича о том, что осадков ждать не следовало.

Проштампованные паспорта – причём оба – Денис спрятал во внутренний карман куртки, а вот командировочное удостоверение сунул прямо в руки, не забыв при этом сказать, что, если посмела бы Агата его потерять, мало ей бы не показалось. Пришлось лишь кивнуть в ответ и поспешить спрятать бумажку.

И оставшийся путь до места назначения с этого момента начал напоминать пытку. Слава даже перестал пытаться как-то выравнивать ход автомобиля, потому что просто не имелось для того возможностей. Дорога напоминала место сражений, и кто мог бы поручиться, что она таковым не являлась когда-то? Если бы не теснота, Агату бы точно болтало по всему салону, словно куклу, так что в подобном неудобстве даже плюс свой имелся, пожалуй, пусть и весьма неоднозначный. А ведь поначалу салон даже комфортным казался!

На очередном ухабе машину вдруг тряхнуло столь сильно, что не получилось избежать удара виском о дверь, на которой никакой обшивки не имелось. Боль вызвала темноту в глазах и приступ тошноты, но о том, чтобы сказать хоть слово, не подумалось даже всерьёз, и только язык был прикушен намеренно. Сейчас ну никак не до привлечения внимания ко всяким царапинам. Доехать бы уж хоть как-нибудь.

Степанакерт оказался городом с узкими улицами, множеством спусков и подъёмов, разгромленными зданиями, от которых порой лишь остовы сожжённые виднелись, и редкими прохожими. Женщины, кутавшиеся в платки, искоса следили за машиной, что-то говоря безостановочно – это было видно по безостановочно шевелившимся губам; дети играли на обломках и руинах, изображая из палок оружие, а угрюмые старики медленно шагали, глядя себе под ноги и опираясь на самодельные изогнутые трости. Сколько минуло с того момента, как шасси самолёта коснулись посадочной полосы? Наручные часы подсказывали, что без малого четыре часа, а казалось, будто бы несколько дней – так медленно тянулось время.

Невыносимо хотелось спать, но что-то подсказывало: ворочаться придётся дольше.

– Ну, как впечатления? – Сергей Павлович кивнул в сторону ветрового стекла, и голос его, прозвучавший в погружённом в тишину салоне, заставил вздрогнуть. И тут же противно заныл ушибленный висок, на который до того из-за глубокой задумчивости не обращалось особенного внимания.

– Вообще ни хрена не меняется, – Кравцов произнёс это с каким-то… благоговением, что ли. Словно возвращался сейчас в место, с которым было очень много связано. Володя же лишь покачал раскрытой ладонью, словно говоря что-то вроде «так себе».

– А и нечему тут меняться. Так всё и будет теперь.

Слава ударил по тормозам, и машина с тихим свистом остановилась возле трёхэтажного многоквартирного дома. На улицу высыпали немедля, и Агата почувствовала, как челюсть отвисла сама собой – столь сильны масштабы бедствия оказались.

Дом отсутствовал примерно на треть. Первые два подъезда остались в первозданном виде, разве что только краска местами облезала, да стёкла в отдельных окнах были заклеены полосками белой бумаги. А вот дальше, там, где, по прикидкам, должны находиться третий и четвёртый подъезды, лишь руины виднелись. Огромные валуны, торчавшие сваи, осколки стекла и даже остатки мебели и предметов быта – всё это валялось, погребённое под слоем мусора и пыли, и, очевидно, не привлекало особенного внимания ни местных, ни военных.

– Сурово.

Денис, как оказалось, стоял прямо позади, и голос его прозвучал как-то неожиданно. Сергей Павлович потянулся, с тихим стоном разминая спину, и усмехнулся.

– Месяц назад снаряд неподалёку разорвался, когда атака была. Но с тех пор тихо, так что волноваться вам не о чем. Вода есть, электричество тоже, правда, с перебоями. Жить можно, в общем. А уж если сравнивать, так вам вообще дворец достался.

И зачем только Агата обернулась? Ей хотелось посмотреть на дворик, в котором они находились, а получилось совсем другое – привлекла ненужное совершенно внимание.

Кравцов бросил на неё быстрый взгляд и уже отвернулся было, но через мгновение вдруг схватил за локоть и отбросил прядь волос, налипшую на многострадальный висок. На пальцах остались следы крови.

И почему она не заметила, что умудрилась разбить себе бровь, а не просто ударилась? Попытка отвернуться – слишком уж глупо, учитывая то, что локоть по-прежнему в крепкой хватке находился. И взгляд – пристальный, которым обычно пытались выцепить какую-то мелочь, и крепко сжатые челюсти, и чуть склонённая вбок голова…