Машину вновь подбросило, и Слава – тот самый, как оказалось, рядовой, – зашипел сквозь плотно стиснутые зубы, выравнивая ход.

– Подвеску угробишь – будешь ночевать под капотом, – угроза прозвучала на удивление спокойно, и вряд ли её можно было всерьёз испугаться. – А ехать нам триста вёрст, если всё нормально будет.

Это «если всё нормально будет» прозвучало не очень-то успокаивающе, наоборот даже. Но показывать испуг – всё равно что сразу расписываться в невежестве полнейшем. Такой вольности позволить себе никак нельзя, и пришлось поэтому уткнуться носом в блокнот и нацарапать на уже порядком исписанной страничке тройку с двумя нолями.

Раньше бояться надо было. Например, когда приказ подписывала.

Цифры, надо сказать, получились неровными. Ну и бог с ними, главное, что запись сделана. Зачем Агата тратила на это бумагу и чернила? Объяснения, чего греха таить, не имелось толкового. На память, наверное, для себя – первая командировка, как-никак, каждую мелочь хотелось посильнее закрепить в памяти, чтобы потом рассказывать, вспоминать…

Это так необычно: каких-то пару лет назад, закрывая очередную сессию, могла ли она хотя бы мечтать о чём-то подобном? Пределом мечтаний казалась должность пятого помощника третьего редактора в какой-нибудь не самой популярной районной газете с объявлениями. А теперь… теперь она ехала в составе съёмочной группы на временную побывку и готовилась к настоящей работе «на земле». Настоящей работе, серьёзней которой в профессии, наверное, просто не существовало. Это вызывало тремор в руках и заполошный стук сердца где-то в области горла. От предчувствия чего-то абсолютно нового немного потряхивало, но подавать вида Агата не смела. Лишь ручку сильнее сжимала да к Вовкиному свитеру щекой прижималась.

А ещё потряхивало на ямах, и получалось удивительное ощущение, когда дрожь внутренняя переплеталась с внешней, и всё естество находилось в состоянии, к возбуждению близком.

Ну, по крайней мере, так казалось.

– Слышишь, Палыч, – Денис открыл глаза и обернулся, глянув на Пахомова. Фамильярность, с которой обращался он к человеку, который лет на двадцать старше был, давала понять, что отношения в таких условиях складывались несколько иные, нежели привычные для Агаты. Это не пугало, но отчего-то ввергало в заинтересованность. – Как здесь вообще?

– Да, как, – Сергей Павлович крякнул и вновь поёрзал на сидении, – по-прежнему, что тут изменится? Ну, такого, как в Ходжалы, конечно, не было больше, но и без того дерьма хватает. А ты ж там вроде был, да?

Кравцов кивнул, и – Агате ну просто не могло показаться! – на какие-то мгновения взгляд тёмных глаз каким-то словно пустым стал, из него даже холод привычный ушёл. Словно память подсовывала что-то особенно страшное. А от подсознания бежать получалось плохо, и Денис, видимо, таким умением тоже похвастаться не мог. Потому ответ получился кратким, хлёстким, как хлыста удар:

– Был.

В первые мгновения показалось, что голос не его – так тихо и глухо прозвучал. Во все глаза Агата воззрилась на Кравцова и почувствовала, как в следующий же миг её ощутимо ущипнули за бок. Вовка при этом не поменялся в лице совершенно, даже бровью не повёл и взгляда своего от дороги не оторвал. Но пальцы остались лежать на её рёбрах, да и некому больше что-то подобное изображать. И пришлось Агате тряхнуть волосами и к окну отвернуться.

А вид открывался интересный. Такого прежде видеть не доводилось.

Видневшиеся сквозь низкие кучевые облака горы скрывали свои вершины, а мимо проплывали огромные поля, на которых изредка виднелись совсем небольшие отары овец. Небо казалось тяжёлым, но дождя, если верить словам Сергея Павловича – а не верить им, собственно, резона не имелось, – не ожидалось, и потому хмурость давила, и давила как-то слишком уж безрадостно. И сёла, которые то и дело попадались на глаза, совсем не походили на те, что доводилось видеть Агате пару раз в детстве, когда мама возила их с Марком к своим дальним родственникам на лето. Те сёла полнились жизнью и казались уютными, а эти… казалось, людей в домах не осталось вовсе, и маленькие окошки зияли темнотой, создавая зрелище слишком удручающее. Кое-где заборы если не валялись в пожухлой траве, то к земле клонились так сильно, что даже пройти рядом, наверное, было небезопасно.

– Куда нас определят-то? К местным?

Голос Кравцова, по-прежнему приглушённый, почему-то вполне удачно дополнял развернувшуюся пред взором картину, и Агата не стала поворачиваться, продолжив бегло рассматривать пейзажи. А слушать и так можно.

– Зачем к местным? – Сергей Павлович легко усмехнулся в ответ.

– Так полк расформировали же. Я как-то сразу не сообразил.

Сказанное отчего-то вызвало у Пахомова приступ хриплого хохота, хотя Агате показалось, что по-настоящему смешного в словах маловато имелось. И зачем было полк расформировывать?

– И что с того? Люди-то остались, сам ведь понимаешь, и городок военный никто не трогал. Квартира закреплена, в трёхэтажном доме и со всеми удобствами.

Денис присвистнул протяжно, и это дало понять, что условия такие были, как минимум, очень хорошими.

– Во вы даёте.

На этот раз в голосе послышались нотки искреннего непонимания и, наверное, сомнения, и они-то заставили Агату оторваться-таки от проносившегося мимо вида. Кравцов словно силился понять что-то очень важное, но никак у него не получалось. И Сергей Павлович поспешил прийти на помощь – подавшись вперёд, он коснулся Денисова плеча – совсем по-отечески как-то, – и следующие слова произнёс негромко, но от того не менее вкрадчиво.