Выразив четкое, недвусмысленное одобрение «боевому применению», экспертная группа так и не смогла договориться, что оно означало. Комптон проинформировал Гровса: «Члены экспертной группы не достигли полного согласия в отношении рекомендации, как и в каких условиях должно применяться оружие». Оппенгеймер закончил памятную записку любопытной оговоркой: «Понятно, что мы, как люди науки, не имеем авторского права… не притязаем на уникальную способность решать политические, общественные и военные проблемы, возникающие с наступлением эпохи ядерной энергии». Странный вывод, и Оппенгеймер вскоре от него откажется.

Оппенгеймера во многое не посвящали. Впоследствии он вспоминал: «Мы ничегошеньки не знали о военном положении в Японии. Мы не знали, есть ли другие способы принудить японцев к капитуляции, кроме полноценного вторжения. В нашем подсознании сидела мысль о неизбежности вторжения, потому что нам ее внушили». Среди прочего он не знал, что военная разведка в Вашингтоне перехватила и расшифровала сообщения из Японии, говорившие о понимании неизбежности военного поражения правительством Японии и попытках японцев прощупать приемлемые условия для капитуляции.

Например, 28 мая заместитель военного министра Джон Дж. Макклой призвал Стимсона исключить из американских требований к японцам термин «безоговорочная капитуляция». Из материалов перехвата японских каблограмм (проект под кодовым названием «Магия») Макклой и многие другие высокопоставленные чины могли видеть, что важные лица в правительстве Японии пытаются найти способ выхода из войны — в значительной степени на условиях американцев. В тот же день исполняющий обязанности госсекретаря Джозеф К. Грю имел длительную встречу с Трумэном, на которой ознакомил президента с этой информацией. Независимо от других целей японские государственные деятели настаивали на одном условии, о котором Аллен Даллес, в то время служивший агентом УСС в Швейцарии, сообщил Макклою: «Они хотят сохранить императора и конституцию, опасаясь, что в противном случае военная капитуляция вызовет полный крах порядка и дисциплины».

Восемнадцатого июня начальник личного штаба президента адмирал Уильям Д. Лехи записал в своем дневнике: «На мой взгляд, капитуляцию Японии в данный момент можно организовать на приемлемых для Японии условиях…» В тот же день Макклой высказал Трумэну свое мнение: положение японцев настолько плачевно, что это ставит «вопрос, нужна ли нам помощь России для победы над Японией». Он предложил Трумэну предпринять политические шаги, которые могли бы обеспечить полную капитуляцию Японии, прежде чем принимать решение о вторжении на Японский архипелаг или ядерной бомбардировке. Японцам следовало дать понять, что «им разрешат сохранить императора и форму государственного правления по их выбору». В придачу «япошкам нужно сказать, что у нас есть новое оружие страшной разрушительной силы, которое мы применим, если они не капитулируют».

По словам Макклоя, Трумэн положительно воспринял это предложение. Военное превосходство Америки было так велико, что 17 июля Макклой записал в дневнике: «Сейчас самый подходящий момент для передачи предупреждения. Оно, скорее всего, даст то, на что мы рассчитываем, — успешное окончание войны».

По свидетельству генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, узнавшего о существовании атомной бомбы в июле во время Потсдамской конференции, он сказал Стимсону, что считал атомную бомбардировку излишней, потому что «японцы были готовы сдаться и бить их этой ужасной штукой не было никакого резону». В конце концов, сам Трумэн тоже думал, что японцы созрели для капитуляции. В своем частном рукописном дневнике президент 18 июля 1945 года упомянул только что перехваченную каблограмму императора японскому посланнику в Москве как «телеграмму яп. императора с просьбой о перемирии». В каблограмме говорилось: «Единственное препятствие на пути к миру — безоговорочность капитуляции…» Трумэн взял со Сталина слово, что Советский Союз 15 августа объявит войну Японии. Президент и органы военного планирования придавали этому событию решающее значение. «Он [Сталин] вступит в войну с Яп. 15 августа, — написал Трумэн в своем дневнике 17 июля. — Когда это случится, япошкам — конец».

Трумэн и его окружение знали, что вторжение на Японский архипелаг не планировалось ранее 1 ноября 1945 года. Практически все советники президента предполагали, что война закончится раньше этого срока. Причиной могли послужить шок от объявления войны со стороны СССР либо уступка, воображаемая Грю, Макклоем, Лехи и многими другими, в виде включения в условия капитуляции положения о неприкосновенности императора. Однако Трумэн с наиболее доверенным советником, госсекретарем Джеймсом Ф. Бирнсом, решили, что появление атомной бомбы предоставляет еще один вариант действий. Как потом объяснял Бирнс, «я всегда про себя считал важным закончить войну до того, как в нее вступят русские».

Помимо прояснения условий капитуляции, против которого Бирнс выступал по соображениям внутренней политики, закончить войну к 15 августа можно было, лишь использовав новое оружие. Поэтому 18 июля Трумэн заметил в своем дневнике: «Я уверен, что япошки сдадутся до вмешательства России». Наконец, 3 августа Уолтер Браун, специальный помощник госсекретаря Бирнса, написал в своем дневнике: «Президент, Лехи, ДФБ [Бирнс] едины во мнении, что япошки ищут мира. (Лехи получил еще одно донесение из зоны Тихого океана.) Президент опасается, что они пригласят в посредники Россию, а не какую-нибудь страну вроде Швеции».

Отрезанный от внешнего мира в Лос-Аламосе Оппенгеймер ничего не знал о разведоперации «Магия», жарких прениях среди вашингтонских инсайдеров об условиях капитуляции или надеждах президента и госсекретаря закончить войну без прояснения условий безоговорочной капитуляции еще до вступления в войну Советов.

Никто не взялся бы сказать, как бы он отреагировал, если бы накануне бомбардировки Хиросимы узнал, что президенту было доподлинно известно о «поисках мира» японцами и что боевое применение атомных бомб по городам было не более чем одним из возможных вариантов окончания войны в августе. Мы лишь знаем, что после войны он пришел к выводу, что его ввели в заблуждение и что этот вывод служил ему постоянным напоминанием никогда больше не верить на слово представителям органов власти.