Подготовку места испытания Оппенгеймер поручил Кену Бейнбриджу, назначив к нему старшим помощником по административным вопросам своего брата Фрэнка. К радости Роберта, Фрэнк приехал в Лос-Аламос в конце мая, оставив дома в Беркли Джеки, пятилетнюю дочь Джудит и трехлетнего сына Майкла. Первые годы войны Фрэнк провел с Лоуренсом в лаборатории радиации. ФБР и армейская разведка пристально следили за ним, но он, похоже, внял совету Лоуренса и полностью прекратил политическую деятельность.

Фрэнк приехал в полевой лагерь «Тринити» в конце мая 1945 года. Условия жизни в лагере были, мягко говоря, спартанские. Люди спали в палатках и вкалывали на почти сорокаградусной жаре. С приближением конечного срока Фрэнк стал принимать меры на случай катастрофической аварии. «Мы потратили несколько дней на изучение маршрутов эвакуации через пустыню, — вспоминал он, — и составление небольших личных карт для каждого эвакуируемого».

Вечером 11 июля 1945 года Роберт Оппенгеймер пришел домой попрощаться с Китти. Он обещал, если испытание пройдет успешно, прислать сообщение: «Теперь можно поменять простыни». Китти на счастье дала мужу найденный в саду четырехлистный стебель клевера.

За два дня до намеченного испытания Оппенгеймер поселился в отеле «Хилтон» в Альбукерке. Там же расположились Ванневар Буш, Джеймс Конант и прочие официальные лица S-1, прилетевшие из Вашингтона для наблюдения за испытанием. «Он очень нервничал», — вспоминал химик Джозеф О. Хиршфельдер. Масла в огонь подлила проведенная в последнюю минуту проверка взрывчатки (без плутониевого сердечника), показавшая, что бомба, возможно, не взорвется. Все кинулись с расспросами к Кистяковскому. «Оппенгеймер так разволновался, — вспоминал Кистяковский, — что я предложил ему пари — месячную зарплату против десяти долларов на то, что имплозивный заряд сработает как надо». В тот вечер, пытаясь ослабить напряженность, Оппенгеймер процитировал Бушу строки из «Бхагавадгиты», которые сам перевел с санскрита:

В памятную ночь Оппенгеймер спал всего четыре часа. Генерал Томас Фаррелл, первый заместитель генерала Гровса, пытавшийся заснуть на койке в соседнем помещении, слышал, как ученый полночи натужно кашлял. Роберт проснулся утром 15 июля изнуренным и все еще подавленным событиями предыдущего дня. Пока он завтракал в столовой главного лагеря, позвонил Бете и сообщил, что имитация имплозивного взрыва не получилась из-за элементарного отказа электросхемы. Причин для сомнений в конструкции устройства не было. Успокоившись, Оппенгеймер переключил внимание на метеосводку. Утреннее небо над испытательным полигоном оставалось безоблачным, однако метеоролог Джек Хаббард предупредил, что ветер набирает силу. В разговоре по телефону с генералом Гровсом перед его вылетом из Калифорнии к месту испытания Оппи предупредил: «Погода капризничает».

Ближе к вечеру, когда начали наползать грозовые облака, Оппи съездил к башне «Тринити», чтобы бросить последний взгляд на «штучку». Он в полном одиночестве взобрался на башню и осмотрел уродливый, утыканный детонаторами металлический шар. Все было в порядке. Посмотрев по сторонам, Оппенгеймер спустился, сел в машину и поехал на ранчо Макдональда, где грузили свое оборудование последние из монтажников. Надвигалась мощная гроза. Вернувшись в главный лагерь, Оппи поговорил с одним из ведущих металлургов Сирилом Смитом. Говорил в основном Оппи — о семье, о жизни на плоскогорье. На минуту разговор повернул к философии. Ощупывая взглядом темнеющий горизонт, Оппи пробормотал: «Поразительно — горы дают нам вдохновение работать». Смиту момент в буквальном смысле слова показался последней минутой затишья перед бурей.

Чтобы снять напряженность, несколько ученых организовали тотализатор, поставив каждый по доллару на свое предсказание мощности взрыва. Теллер в типичной для него манере повысил ставку, предсказав 45 000 тонн в тротиловом эквиваленте. Оппенгеймер поставил на минимум — очень скромные 3000 тонн. Раби — на 20 000 тонн. Ферми напугал военных из охраны, предложив дополнительную ставку на то, что бомба подожжет атмосферу.

В ту ночь те немногие из ученых, кто сумел заснуть, были разбужены невероятно громким шумом. Оппенгеймер вспоминал, что «все лягушки района собрались в одном маленьком пруду рядом с лагерем, спаривались и квакали всю ночь». Оппенгеймер торчал в столовой, по очереди глотал кофе, сворачивал сигареты и нервно докуривал их до конца, обжигая пальцы. Потом достал томик Бодлера и некоторое время спокойно читал стихи. Между тем по железной крыше непрерывно стучал ливень. За окном полыхали молнии. Ферми, испугавшись, что сильный ветер принесет с дождем радиоактивные осадки, предложил отложить испытание. «Может случиться катастрофа», — предупредил он Оппенгеймера.

С другой стороны, старший метеоролог Хаббард заверил Оппенгеймера, что буря к рассвету утихнет. Хаббард предложил сдвинуть время взрыва с четырех на пять часов утра. Гровс возбужденно мерил шагами столовую. Хаббард не нравился генералу, он считал, что метеоролог «явно запутался и слишком разнервничался». Генерал даже вызвал военного метеоролога ВВС. Не доверяя уверениям Хаббарда, Гровс тем не менее ни за что не желал откладывать начало испытания. Он отозвал Оппенгеймера в сторону и перечислил все доводы в пользу его проведения. Оба понимали, что люди настолько измотаны, что испытание пришлось бы отложить как минимум на двое-трое суток. Беспокоясь, что осторожные ученые уговорят Оппи отодвинуть время испытания, Гровс увез его в центр управления, расположенный в Южном укрытии — в девяти километрах от площадки «Тринити».

В 2.30 ночи площадку потряс ураганный ветер скоростью пятьдесят километров в час и залило грозовыми потоками воды. Джек Хаббард с небольшой командой метеорологов упорно предсказывали, что буря к рассвету утихнет. Оппенгеймер и Гровс расхаживали перед бункером Южного укрытия и ежеминутно поглядывали на небо — не сменится ли погода. В три часа ночи они вернулись в бункер для разговора. Дальнейшие проволочки обоим были не по нутру. «Если мы перенесем срок, — сказал Оппенгеймер, — я не смогу поддержать нужный тонус в людях». Гровс тем более настаивал на проведении испытания. Наконец они объявили совместное решение: начать испытание в 5.30 утра и надеяться на лучшее. Через час небо начало проясняться, ветер улегся. В 5.10 из громкоговорителей вокруг центра управления загудел голос чикагского физика Сэма Аллисона: «Отсчет времени — ноль минус двадцать минут».

Ричарду Фейнману, стоящему в 32 километрах от площадки «Тринити», подали черные очки. Он решил, что в них ничего не разглядит, и забрался в кабину грузовика, развернутого носом в сторону Аламогордо. Лобовое стекло грузовика защищало глаза от вредных ультрафиолетовых лучей, в то же время позволяя четко видеть вспышку. Но когда чудовищная вспышка осветила горизонт, ученый инстинктивно пригнулся. Бросив второй взгляд, он увидел, как ослепительно белый свет желтеет, потом становится оранжевым: «Большой оранжевый шар, очень яркий в центре, превращается в меньший оранжевый шар, начинает подниматься и немного клубиться, чернеть по краям, и ты видишь большое круглое облако дыма с молниями внутри и вылетающим наружу огнем, жаром». Через полторы минуты после взрыва Фейнман, наконец, услышал невероятный грохот, за которым последовали раскаты рукотворного грома.