– Вообще-то это будет выглядеть, будто я пытаюсь снимать сама себя, потому что больше меня никто не берёт.

– Брукс, бросай уже эти недооцененные замашки.

– Ты что, забыл, как ко мне относятся? Как пишут, что я бесчувственный чурбан с открытым ртом?

– Да, а потом лучшие в мире актёры говорят, что либо они снимаются с тобой, либо отказываются от проекта.

– Я заняла первое место в хит-параде «самых ненавистных знаменитостей»!

– Прости, я говорю с первой в мире американской актрисой, которая взяла одновременно премии французской, британской и австралийской киноакадемий?

– «У животных есть чувства, ешьте растения! Но у растений есть чувства, ешьте камни! Но у камней есть чувства, ешьте Бруклин Бридж! Но у Бруклин Бридж… а, ну да».

– Брукс, ещё одно слово из этого района, и я позову полисмена, – Гилберт разозлённо поёрзал и вытащил из-за спины Боббиного жирафа. – Когда ты принимаешься себя ругать, тебя никто не переубедит. Но помяни моё слово, что среди продюсеров тебе самое место, и режиссёрское кресло по тебе плачет. И когда-нибудь дождётся, я уверен, – он помолчал, чтобы она как следует усвоила его слова, со стуком захлопнул блокнот и сказал совсем другим тоном: – А первый, кто выиграет от этого решения, будет твоя австралийская режиссёрша.

Мигом разобравшись в причине его хитрющей ухмылки, Бруклин схватила первый попавшийся сценарий и в сердцах метнула ему в голову. Гилберт умело уклонился, кинул в неё жирафа и попал.

– Да! Если бы я и взялась за эти продюсерские игры, то начала бы как раз с этого австралийского проекта, – подтвердила она, подражая его интонации.

– Я и не сомневался! Что ни говори, но австралийцы – твоя слабость.

Не удостоив его ответом, Бруклин с крайним вниманием принялась складывать сценарии в пустой ящик для игрушек, расправляя листы и поправляя канцелярские зажимы. Яркие коробки на колёсиках оказались отличным вместилищем для рабочих бумаг.

– Сколько у тебя их было, Брукс? Тот высокий, потом бизнесмен, еще коллега Стивена из Канберры… Тебя что, заводит их акцент?

– Твой день проходит зря, если ты не припомнишь мне мои косяки?

– Нет, Брукс. Для зря прожитого дня у меня совсем другие критерии, – Гилберт сгрузил в её коробку оставшиеся листы и от души потянулся, смешно сочетая детскую гримаску со своим большим телом. – Вот сегодняшний вечер кончится, и они как раз начнутся. Два десятка дней, проведённых зря.

– Ну не совсем зря, Гилберт, бедный, – уловив печаль в его голосе, Бруклин тут же пристыдила себя, что так бессовестно позволяет себе пользоваться его добротой. Сегодня Гилберт пришёл раньше, чтобы побыть с Бобби накануне отъезда, и вечер получился таким душевным и замечательным. Но вечер кончался слишком быстро, время почти истекло, и ночь, как всегда, всё отяжеляла. – Блин, ты прости меня. Ты же торопишься, а я тут со своими проблемами. Вешаю их на тебя и рада.

– Никуда я не тороплюсь. И нифига ты не рада, – Гилберт поднялся с ковра и подошёл поправить занавеску, которая беспокойно металась на ветру. Эта комната была в её доме одновременно и кабинетом, и игровой, и гостиной. Давно стемнело, но они с Гилбертом не зажигали света и сидели в сумерках, привыкнув к негромкому свету настенной гирлянды. Его фигура тёмным силуэтом выделялась на фоне большого окна. – Я понять не могу – ты так любишь сидеть дома, у тебя за пять лет свободными больше пары недель не выходило. Что тебе неймётся браться за эти совершенно пустые фильмы?

Бруклин снова опустила взгляд, машинально катая туда-сюда наполненную распечатками коробку. За эту недолгую передышку она так привыкла о чём угодно болтать по вечерам с Гилбертом. Не стоило привязываться так сильно.

– Ну ты же не всерьёз мне предлагаешь ждать подтверждённых проектов и не сниматься до следующего лета.

– Ты же сама в первую очередь рассматриваешь этот вариант.

– И что я в этот год буду делать? Целый грёбаный год, Гилберт! Даже когда Бобби родился, я не сидела без работы больше трёх месяцев.

В свете гирлянды его отражение в стекле вспыхивало то синим, то красным светом.

– Ты хочешь мне сказать, что не найдёшь, чем заняться, если у тебя будет свободное время? Что не получишь удовольствие, если позволишь себе передышку?

Он смотрел в сад, но Бруклин всё равно опустила глаза, отведя взгляд от его отражения. Гилберт прекрасно всё понимал. Ему не было страшно признаваться.

– Я правда очень боюсь снова стать ненужной.

Она и сама не ожидала, что сможет сказать это вслух. Впрочем, может быть, и не сказала. Может быть, её голос был невнятным. Гилберт так временил с ответом. Может быть, ему кто-то написал, и он отвлёкся на телефон? Может быть, её не было слышно?

Смешавшись, Бруклин поднялась с пола, заняла чем-то руки, чтобы отвлечься и не ждать его ответа, а когда повернулась, Гилберт оказался гораздо ближе к ней, чем она ожидала. Неуклюжий и громоздкий, иногда он по-актёрски умел двигаться совсем бесшумно.

Взгляд у него был неспокойным, и она смутилась, не понимая. Что такого скандального она сказала ему? Почему вдруг он выглядит так, как будто рассержен, на неё или на кого-то ещё?

– Брукс… – он поднял руку, запустил в волосы и так и стоял, не закрыв рта.