– Ты что, Гилберт?

– Честное слово, Брукс…

– Гилберт, дорогой! Будь добр, подойти ко мне на минутку!

Голос у Нэнни был совсем не громким, но Гилберт вздрогнул от неожиданности. Бруклин и забыла, что Нэнни ещё не ушла к себе.

– «Больница доктора Грея» закончилась, – пробормотал Гилберт, взглянув на часы.

– Ах да, – вспомнила Бруклин. – Сегодня же последняя серия сезона.

– Сейчас приду, – Гилберт поспешно вышел, всё ещё рассерженный чем-то непонятным.

Бруклин растерянно оглянулась в комнате, сердясь, что так неожиданно закончился их странный разговор.

Бруклин помнила рядом с собой Нэнни столько же, сколько себя саму. Мама наняла постоянную няню, когда старшему брату ещё не исполнилось года, а до рождения Бруклин оставалось несколько месяцев. У Нэнни всегда были наготове ответы, когда Бруклин требовалось объяснение, почему небо голубое, трава зелёная, а мама приезжает домой только по вечерам и совершенно не интересуется содержанием её сна, историями её игрушек и прочими важными новостями. Нэнни приходила смотреть, как Бруклин танцует на рождественских праздниках и умела утешить, когда та приходила домой в слезах, пытаясь понять, почему в школе никто не хочет дружить с нею. Мама всегда находила какие-то недостатки в детях, авторитарно ставила им в пример свои достижения и не прощала их ошибок; Нэнни с неизменной строгостью объясняла, что хорошо, что плохо, и с искоркой озорства разрешала слегка преступить эту черту по большим праздникам. Нэнни была мягче мамы, была рядом гораздо чаще, чем мама – Нэнни никогда не могла заменить маму, но с самого начала тоже была кем-то, кого никто не мог заменить.

Иногда в голову и приходили трусливые мысли, что Нэнни надоест вечно жить на работе, но такие страхи быстро проходили. Бобби стал прекрасным предлогом снова соединиться вместе, так что Нэнни осталась незаменимой, и когда её контракт с матерью Бруклин давно закончился. Когда после успеха второго фильма серии «Холодный горизонт» они задумали идею этого бункера, Нэнни сама решила построить свой дом на том же участке, чтобы быть рядом. Гилберт говорил, что она живет на остановке «Добрая фея».

Он вообще ужасно к ней подлизывался.

– Брукс! Брукс, спаси меня, – взъерошенный и покрасневший, Гилберт поспешно поманил её из гостиной, где Нэнни коротала вечер за просмотром очередного медицинского сериала. Давно, совсем в молодости, Нэнни страстно мечтала стать врачом и с тех пор смотрела все подряд «Скорые помощи» и «Докторов Хаусов». Когда кто-то из её близких заболевал, она обрушивала на него вал медицинских терминов, которые чаще всего перевирала, и беспощадно критиковала назначения состоявшихся врачей. Гилберт пару раз наблюдал это и чуть не умер со смеху, утверждая, что, произнося названия лекарств или симптомов, Нэнни «бодалась», совсем как молодой Джордж Клуни. – Брукс, мне дают с собой примерно полтонны еды, а я уезжаю через пару часов. Вмешайся, Брукс, умоляю!

Бруклин с ужасом оглядела стол, на котором стояли подготовленные контейнеры.

– Нэнни, он же правда уезжает утром.

– И что? – Нэнни уверенно складывала коробки в бумажный пакет. – Вы же не спите ночами оба, а тут как раз немного подкрепиться перед дорогой.

– Такое количество убьёт его, а тебя убьют его фанатки. Хочешь быть растерзанной на куски визжащей толпой? Гилберт же никогда не выбрасывает еду. Он будет доедать эти коробки всю ночь и умрёт от обжорства.

Нэнни несогласно мотнула головой и добавила в пакет еще какой-то свёрток. Она души не чаяла в Гилберте и уже много лет выражала это обожание попытками накормить его до смерти. Бруклин всегда от души веселилась, когда видела, как её нарочито строгая, не дающая спуску нянечка растекалась в сладкий елей, стоило ему показаться на пороге. И никогда не могла решить, кто из них вёл себя смешнее – очарованная Нэнни или же Гилберт, смущенный и красный, как непривыкший к вниманию противоположного пола подросток.

– Вот из-за тебя он до сих пор такой худой, что смотреть страшно! – возмутилась Нэнни, когда Бруклин пришлось взять пакет и самостоятельно уменьшить количество продуктов до разумного. Отделив только то, что Гилберт действительно любил и мог есть без опасений, Бруклин бескомпромиссно спрятала оставшееся в холодильник. – Ты что же, не знаешь, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

– В случае Гилберта этот путь бесконечен. У него в желудке чёрная дыра; сколько ни корми, до сердца не доберешься.

Гилберт с благодарным поклоном принял из её рук пакет.

– Тебе-то, Брукс, точно не светит. С тобой скорее с голоду помрёшь.

Он галантно поцеловал Нэнни руку и послушно кивал, пока она ерошила ему волосы и наказывала «кушать как следует и обязательно высыпаться». Нэнни никогда не понимала, насколько невыполнимы её такие несложные рекомендации.

Гилберт уезжал без особого желания; Бруклин и спрашивать было не нужно. Обычно он с удовольствием предвкушал интересные роли, с интересом готовился к ним, собирал материал. Он тоже был трудоголиком, а уж если работа ему нравилась, мог вообще уйти в неё с головой, забывая обо всём на свете. Однако сейчас ему предстояли не съёмки: он уезжал на промо-тур нового фильма, шикарной исторической драмы, которая уже собрала несколько почетных наград с уважаемых фестивалей разных стран и обещала быть очередным успехом. И хотя этим проектом Гилберт был доволен и очень его любил, предстоящий промо-тур, очень масштабный, не вызывал у него большого энтузиазма. Бруклин прекрасно понимала его. Работа их теперь сводилась уже не только к актёрской игре, и всё, что прилагалось к контракту, обычно оказывалось гораздо более изнурительным, чем непосредственно съёмки. Гилберт ехал не заниматься любимым делом, а выполнять обязательства. И ехал не с самым лёгким сердцем – Бруклин видела это в том, как он говорит о поездке, как строит планы на приезд, как прощается. Нетрудно было догадаться, почему. Можно было предположить, что он тяготится предстоящими разъездами – но она знала, что путешествовать Гилберт любит, а к масштабной раскрутке фильмов давно привык. Можно было подумать, что ему лень – что тоже было неправдой, потому что работать он любил и умело заставлял себя беспрекословно выполнять всё, что требуется. Можно было растрогаться и связать его нежелание с привязанностью к Бобби, к дому или ещё к кому-нибудь. Но Бруклин прекрасно знала, что на самом деле душа у Гилберта болела почти исключительно о его романе.

И она не знала, чем вызвано сегодняшнее тягостное чувство. То ли она просто сочувствовала, что Гилберта опять отрывают от любимого дела. То ли действительно позволила себе слишком привыкнуть, что по вечерам ей есть, с кем поболтать обо всём на свете.

– Даже не пытайся симулировать и пытаться снова соскочить с дистанции, – Гилберт отнёс к себе в дом Нэннины гостинцы и вернулся уже переодетый. – У тебя ровно две минуты.

– Опять? Нет, Гилберт, я не хочу, – Она вспомнила об их ежедневной борьбе, и решение больше не ныть как рукой сняло. – У меня горло болит, я болею. Нет, правда. Не видишь, как мне плохо? Ооо…