Зимой уроки физкультуры проходили в спортзале школы, где выполнялись разные гимнастические упражнения на снарядах: брусья, турник, кольца, козёл, конь, а также кульбиты и перевороты на матах, прыжки в высоту; наш учитель Иван Матвеевич, как я уже упоминал, был довоенным всесторонне развитым отличным армейским физруком: на всех снарядах он показывал гимнастические упражнения, выполняемые с филигранной техникой, а летом и зимой на спортплощадке и лыжне умел всё делать идеально; в зале лучше всего у меня получались прыжки с разбегу через козла и прыжки в высоту; сначала через планку прыгал ножницами, затем переворотом и уже потом появилась современная «волна»; по этим видам у меня были четвёрки и пятёрки, а по остальным – тройки; особенно трудно давались брусья, и однажды, глядя на мой мах, Иван Матвеевич громко сказал: «Модылевский, что же ты висишь, как мешок с тырсой» (тырса – это строительная смесь песка и опилок); все ребята засмеялись, мне было стыдно, я сделал вывод, что надо тренироваться дополнительно, чтобы получить хотя бы тройку; в общем, в гимнастике я был слабаком; но чтобы воспоминания мои были верны и полны, а из песни слова не выкинешь, поэтому отмечу, что Иван Матвеевич был, разумеется, человек своего времени, а время его было такое, что излишняя резкость за великое не считалось – тогда была другая мерка: от учителя требовали, чтобы нас, юнцов, сделать образованными, сильными и ловкими, и этого держались все хорошие люди, а в том числе и наш физрук; что же касается порой грубых замечаний, то мы, спортсмены, видели за его напускной строгостью к нам, доброе отношение и справедливость. Важным его нововведением стали летние занятия на школьной спортплощадке; сразу после сдачи экзаменов за восьмой класс Иван Матвеевич пригласил нас тренироваться по утрам в беге на разные дистанции; тренировки назначил на восемь часов, поэтому поваляться в постели после семи утра не получалось; дома выпив чаю, я и Виталий Муха, который жил в соседнем доме, шли быстрым шагом в сторону школы, часто на ходу прожёвывая еще остатки бутерброда; пролезали через прутья ограды на пустынный школьный двор, где нас поджидал физрук с секундомером в руке; мы снимали одежду до трусов и делали разминку; выслушав указания тренера, приступали к ускорениям – бег с ускорением на 40-50м; затем бегали на время, в основном на 100, 200 и 400 метров; сначала ребят было много, но через несколько дней часть их отсеялась, поскольку вставать рано на каникулах не хотелось, да и дисциплина, которую требовал тренер, была жёсткой, военной; уже на второй день наш тренер спросил, кто из ребят курит; в то время многие курили, я и Виталий просто иногда тайно баловались, «подкуривали»; Иван Матвеевич, сам заядлый курильщик, но поставил нам ультиматум: «Или курево, или спорт – курящим здесь делать нечего, на тренировку пусть не приходят!»; я благодарен ему за это, т.к. пришлось бросить, хотя в нашей семье родители и Виктор курили; Виталий начал снова курить только на третьем курсе института по причине, о которой скажу далее; итак, в течение двух недель мы тренировались; для меня это была отработка низкого старта и ускорений в беге на 30, 40 и 50 метров с дальнейшим бегом на мои традиционные короткие дистанции 100 и 200м, для Виталия – средние дистанции; за время этих тренировок, которые нам нравились, была хорошо отработана техника, что благотворно сказалось на результатах июньских соревнований на первенство города; что нас удерживало – это заметный рост результатов, хотя похвал от тренера не было, да мы их и не ждали, не ругает и то хорошо.

SI VIS ESSE, OPTIMUS ESTO!

(ЕСЛИ БЫТЬ, ТО БЫТЬ ЛУЧШИМ!

Здесь я хочу рассказать о Виталии Мухе. Мой лучший школьный друг не был баловнем судьбы, всего достиг исключительно своим собственным трудом, и достиг многого, а поскольку я был с ним близок, могу отметить основные этапы становления его характера и умения, как говорится, всё имеет свои истоки.

Родился он в 1936 г. в Харькове, а их род, по словам Виталия, «исходил из украинской деревни, где почти все жители были Мухами»; детство и школьные годы прошли в небогатой и скромной семье: отец работал шофёром на АТЗ, мать вела домашнее хозяйство; жили в каменном двухэтажном доме рядом с нашим в коммунальной квартире на первом этаже, занимали одну комнату; конечно, как я сейчас понимаю, Виталию, к сожалению, слишком рано пришлось получить некоторое «сексуальное образование», когда родители ночью ворочались в кровати; возможно, это стало причиной ранней влюблённости; мать заботилась о единственном сыне, и хотя семья шофёра жила небогато, она всегда следила за внешним видом Виталия; одежда его была скромной, но со вкусом, что видно на моих фотографиях; стараниями матери он всегда отличался аккуратностью во всём; лишь в девятом классе ему смогли купить двухцветную (синяя с серым) лёгкую модную курточку, которой он гордился; она была с нагрудными карманами на молниях, выглядел в ней он хорошо; чувствовал заботу матери и старался учиться на 4 и 5, хотя круглым отличником не был, нос не задирал.

В школе ещё с раннего возраста начал, как и некоторые ребята, заниматься спортом, увлёкся баскетболом, добился хороших результатов в беге на средние дистанции, был вынослив; но особенно успешно участвовал в лыжных гонках на 10км, соперничая с чемпионом и нашим одноклассником Володей Кулешовым; в этом я завидовал Виталию, поскольку с большим трудом получил на уроке зачёт в гонке на 5км, а он завидовал мне в летних видах – волейболе, прыжках в длину и в спринте, где я часто бывал чемпионом города; именно с тех пор стало проявляться его честолюбие, желание обязательно быть первым, иногда даже в ущерб коллективной игре в баскетбол и футбол, за что я с ним часто ругался, поскольку он свободному нападающему мяч не пасовал, а сам бросал по кольцу из неудобного положения и мазал; правда, в ответственных матчах сдерживал себя; отмечу, что из всех ровесников, только мы вдвоём относились к баскетболу фанатично и добились значительных успехов; например, чтобы не идти лишний раз на школьную спортплощадку, мы нарисовали на стене его дома квадрат, размером как на баскетбольном щите, и ежедневно учились просто попадать в него любым мячиком, лишь бы развить глазомер и точность броска с разных расстояний, отрабатывали также дриблинг; а однажды стали играть вчетвером, два на два, и кто-то из ребят случайно попал в окно первого этажа, разбил стекло; на этом окончились наши тренировки возле дома.

Виталий, учась в школе, был очень влюбчивым мальчиком – это с одной стороны, а с другой, – многие наши девочки заглядывались на него; начиная с восьмого класса, он влюбился в стройную и одного с ним роста Герду Ермакову, слабую ученицу, но обладающую «кукольным» лицом, которое мне не нравилось; однако, «De gustibus non disputandum est» (лат. «о вкусах не спорят»); Виталий помогал ей в учёбе, и это нравилось её матери; вместе проводили время, все ребята и учителя это знали и не осуждали, не подкалывали, понимали – это любовь; но всё же, можно привести здесь слова Пушкина из «Онегина», где эпиграфом к первой главе была фраза: «И жить торопится, и чувствовать спешит»; мать Герды была опытной женщиной, знающей жизнь и, я думаю, после окончания дочерью школы, совсем не желала, чтобы та связала свою жизнь с простым инженером, да ещё из небогатой рабочей семьи; не знаю, что она дочери советовала перед отъездом из Рубцовска, но влюблённые, уезжая, он в Харьков, она в Омск, договорились вскоре пожениться; переписывались, он с нетерпением предвкушал этот момент, и надежда на счастливое будущее служила бальзамом для его сердца.

Виталий учился в ХАИ на факультете самолётостроения; в письмах (он знал мой адрес в Ростове) мы сообщили друг другу, что приступили к занятиям, и я узнал адрес его общежития; летом 1957 г., когда я со стройотрядом ехал через Харьков на Целину, сообщил Виталию, что будет часовая стоянка и наш вагон подцепят к поезду Харьков-Владивосток; мы встретились, но об этом напишу позже, рассказывая о студенческих годах. И ещё одно, осенью 1958 г., когда темой моего дипломного проекта был обозначен ангар для новейших самолётов ТУ-104, я написал ему письмо; у меня не было технических данных об этих новых самолётах (размах крыльев – для определения ширины ворот, отметка верха хвоста – для определения высоты ворот и низа ферм покрытия, масса самолёта – для определения нагрузки на бетонный пол); попросил Виталия прислать данные и получил ответ: «Такие вопросы больше не задавай в письме, параметры эти секретные. Мы работаем в читальном зале с сумками, содержимое которых на выходе тщательно проверяют, поэтому помочь не могу»; но, кстати, эти параметры самолёта мне передал наш преподаватель и главный архитектор Ростова, побывавший с делегацией в Западной Германии; в книжном киоске Мюнхена он купил справочник, в котором были технические характеристики всех самолётов СССР. В январе 1959 г. я проходил преддипломную практику на строительстве завода «Запорожсталь» и на обратном пути домой решил остановиться в Харькове, чтобы повидать, возможно, в последний раз перед отъездом в Сибирь на работу, своего друга; ранним утром пришёл в общежитие, Виталий жил в комнате на трёх человек, ребята ещё спали; мы стали пить чай и я обратил внимание на бардак в коридоре, туалете, в комнате, а Виталий объяснил: каждый день идёт защита дипломных проектов и по вечерам постоянно попойки, оттого и бардак; после завтрака мы поговорили за жизнь и Виталий поведал мне свою непростую историю; он с Гердой переписывался и всё шло нормально, но на четвёртом курсе получил письмо, в котором Герда, уже работавшая на телевидении, сообщила, что вышла замуж; для него это было потрясение, он запил и дело кончилось плохо: попал на операционный стол, ему делал операцию на желудке профессор, который перед выпиской из больницы, сказал Виталию: «Ничего спиртного, кроме водки в умеренном количестве вам пить нельзя, иначе потеряете здоровье»; через некоторое время он понемногу стал психологически приходить в себя; этому хорошо помогло общение с товарищами по комнате, белорусами, которые были постарше и успели до института окончить техникум; правда, хотя учёба шла хорошо, но пили втроём водочку частенько; рассказывая, Виталий признался: «Знаешь, после всего, что со мной произошло, для меня не существует женщин, нет, я не озлобился на них, просто не существует и всё; мне достаточно учёбы, общения с друзьями и зимними любимыми мною лыжными прогулками по нашему большому институтскому парку»; но я видел в глазах его ещё оставалась пустота – чёрная дыра, образованная внезапно обрушившимся несчастьем, которая поглощала все вопросы, не выдавая ответов, и это было связано не столько с его физическими травмами, сколько с душевными.

Виталий был днём свободен, и мы двинулись пешком в город; проходя через какой-то сквер, он спросил меня: «Кому это памятник?» и я ответил, что, конечно, Марксу и Энгельсу; Виталий засмеялся: «на это все ловятся» и, подойдя совсем близко, я прочитал – Герцен и Огарёв; мы шли не торопясь и друг мне сказал, что на втором курсе его друзья уже работали добровольными помощниками в ОБХСС и втянули его в свою компанию; показал мне кожаное удостоверения, точно такое, как и у настоящих сотрудников ОБХСС, рассказал о больших преимуществах владельца такого удостоверения; ведь все боялись этой конторы, поскольку воровство и блат процветали, а предъявив удостоверение, можно было «отовариться» чем угодно, тем более голодным студентам, жившим на стипендию; например, продавцы и директор институтского продуктового магазина знали ребят в лицо и, боясь ОБХСС, всегда откупались продуктами и водочкой; подходя к кинотеатру, где стояла очередь, а билетов на вечерний сеанс уже не было, Виталий показал кассиру удостоверение и купил два билета; прошлись мы и по знаменитой площади Дзержинского, окружённой красивыми зданиями, посмотрели здание Госпрома, которое прежде я видел только на отцовских довоенных фотографиях; Виталию надо было идти в институт, мы попрощались и я направился в ХИСИ; но прежде в сквере посмотрел большой памятник Тарасу Шевченко, а переходя дорогу, с удивлением прочёл цитату из Маяковского, написанную краской прямо на асфальте крупным шрифтом: «Напевая любовные арии, не забывай, что ты подвергаешься автомобильной аварии».

Окончив учёбу в институтах, мы разъехались по местам распределения, я – в Красноярск, Виталий – в Новосибирск; и хотя договорились сообщить новые координаты, но не случилось; прошло много лет, мы ничего не знали друг о друге; однажды в 80-х годах, будучи проездом в Москве, я узнал у Раи Гальченко, которая виделась с Виталием, что работает он в Новосибирске директором завода, и записал его домашний телефон; через несколько лет, уже работая в Братске, я позвонил Виталию, спросил можно ли приехать и услышал: «Какой разговор, конечно, приезжай»; из аэропорта приехал к нему домой, была суббота и мы сразу поехали на базу отдыха завода в посёлок Кудряши, одно из самых живописных мест в окрестностях Новосибирска; в сосновом бору его семья занимала служебный коттедж; к нашему приезду жена Эльза накрыла стол и все сели обедать, а после остались вдвоём, разговаривали, разговаривали…; ведь после окончания школы прошло почти 30 лет, и вот теперь у нас, 50-летних «школьников» появилась такая возможность; мы беседовали, не вылезая из-за стола, до позднего вечера, пили водку, совершенно не пьянели, постепенно перешли на «Слушай, Виталька…» и «Ты знаешь, Толька…», и нам не было никакого дела до теперешней жизни, полной разных забот; «Как же ты женился на Эльзе?» – спросил я. «Ну, подвернулась, вот и женился»; потом родились сын, дочь, а позже родился ещё и неплановый сынишка; я заметил по поведению Виталия, что его отношения с женой натянутые; через некоторое время уже в Братске узнал о разводе, он стал жить с другой женщиной, усыновил её сына, который оказался беспутным, попал в некрасивую историю, о которой узнал весь город, последствий не знаю; детей Виталия я видел в городской квартире один раз, грамотные, воспитанные; сын-студент, дочь-школьница.

Я попросил Виталия рассказать историю жизни и работы после окончания ХАИ, и единственный способ познания этой истории – передача её от сердца к сердцу, как он передал её мне, так и теперь я передаю её вам. В 1960 г. (а не в 1959 как в РИСИ, поскольку их учили 5,5 лет, нас – 5 лет), получив диплом инженера-механика, Виталий в Новосибирске работал на авиазаводе им. Чкалова мастером цеха, затем прошёл все производственные ступени до главного инженера, позже назначили директором нового завода «Сибэлектротерм», на котором осваивалась новейшая секретная технология, и частично выпускалась военная продукция; когда я вскользь упомянул, что недавно съездил первый раз за границу в ГДР, он усмехнулся и сказал, что, работая на этом уникальном заводе и помогая осваивать на разных предприятиях современную технологию, объездил чуть ли полмира и только не был в США из-за опасения наших властей, что он, знающий все секреты военного производства, может быть похищен; рассказал и о том, что однажды в посольстве Румынии ему вручали орден за работу и пуск нового завода в Бухаресте: «После церемонии я спросил, а что дальше и мне показали бокалы с шампанским; я им объяснил по-русски, что так дело не пойдёт, достал из своего кейса две бутылки водки и попросил посла и его сопровождающих не уходить; принесли закуску и за обильной трапезой обмыли награду, как положено это делать в России»; когда мы прибыли домой, Виталий вытащил из серванта этот орден и показал мне – здоровая бляха с расходящимися золотыми лучами от центра. Через тринадцать лет в 1982 г. он был назначен директором самого крупного оборонного завода «Сибсельмаш», который построен в 1930-х годах при активном участии Серго Орджоникидзе, а в годы войны был главным поставщиком вооружений для артиллерии; Виталий продолжал рассказывать: «В первые дни работы на этом заводе, разбирая бумаги, я наткнулся на заготовленное письмо предыдущего директора, в котором был отказ от 19 гектаров плодородной земли, принадлежащей заводу, в пользу пригородного колхоза; бог ты мой, подумал я, да ведь это такое богатство, и распорядился нарезать для рабочих и служащих участки под собственные огороды»; воистину, вспомнилось мне: «добродетель не достигла бы таких высот, если бы её в пути не помогало тщеславие»; завод и сейчас выпускает самые современные снаряды для обычных и танковых пушек, в т.ч. с атомной начинкой; Виталию приходилось ежегодно бывать на секретном полигоне, расположенном на Каспии близ Шевченко, и участвовать в испытаниях новых выпускаемых заводом вооружений, поскольку только ему положено ставить подпись в акте передачи нового изделия военным; когда я сказал, что его большое пузо вредит здоровью, он ответил: «Ты понимаешь, мне часто приходится в командировках обязательно присутствовать на испытаниях заводского оружия, а по вечерам десяток и более генералов устраивают попойки, я же не могу им сказать, что не буду пить; всё понимаю, но сделать ничего не могу».