Но старшой встретил приезжих у ворот своего дома. Из-под бровей, седых и косматых, ощупывал придирчиво глазами. На груди его, прямо по холщовой рубахе, георгиевские кресты.

— Вот он Спиридон Советский, — шепнул возница Грине, останавливая притомившегося коня.

Гриня легко спрыгнул с телеги и, оправляя ремень, пошел навстречу старшому, с удовольствием ощущая на боку кобуру. Старшой поджидал его, пряча в бороду ухмылку. И Гриня, даже заметив ее, отнес скорее к характеру мужика, но отнюдь не к виду своих «саботок». А старшого развеселили именно они.

— Здравствуйте, товарищ Советский, — отчеканил Гриня, протягивая руку.

У старшого улыбка мгновенно погасла, глаза стали колючими.

— Я Спиридонов, — холодно сказал он.

— Простите, — осекся Гриня, почувствовав, что попал впросак. — Простите, но мне...

— Я Спиридонов, — повторил жестко старшой. — А кто вы?

Скомканное приветствие выбило Гриню из колеи, да к тому же и рукопожатие не получилось. Кашин тянул правую, а тот сгреб его длань левой рукой, сгреб как бы с тыла и так жамкнул ее, что косточки хрустнули.

И тут только Гриня увидел пустой правый рукав мужика.

— Простите, — промямлил он смущенно.

— Ничего, — кивнул тот. — Ваши документы?

Гриня подал свой мандат. Спиридонов развернул его и, отдалив от глаз, стал медленно читать, шевеля губами.

Заметив, что старшой закончил чтение, Кашин спросил:

— Скажите, пожалуйста, где у вас Лагутин остановился?

— Какой Лагутин? — спросил, в свою очередь, Спиридонов.

— Ну, с обозом-то, с чоновцами.

— A-а. Они, товарищ Кашин, еще вчера проследовали.

— Как? А разве они не останавливались ночевать?

— Нет. Покормили коней и отправились дальше еще засветло.

— Экая досада, — искренне огорчился Гриня. — Мы ж с ним должны быть, у нас даже и... — Гриня вовремя прикусил язык, вспомнив, что «оружие» висит у него на боку. И вместо «оружия нет», Гриня вынужден был, поколебавшись, сказать: — ...и транспорта нет. Коня-то нам только до Старокумска дали в надежде, что здесь мы Лагутина захватим.

— А проездные вы получили? — поинтересовался Спиридонов.

— Получили. И проездные и суточные.

— Ну, тогда я вас утречком отправлю. За миллион довезут вас до Новокумска.

— А на чем?

— Уж на чем получится. Это мне надо еще посмотреть, кто у меня нынче гужповинность не выполнил.

Затем, велев следовать за собой, Спиридонов направился по селу.

Гриня предложил ему сесть на воз, но тот отказался:

— Тут два шага.

Спиридонов и, верно, вскоре остановился у одной избенки, постучал пальцем в подслеповатое окно.

— Эй, дед Петро, выдь во двор.

За старым, покосившимся плетнем появился сухонький седой дедок.

— Чего тебе, Пантюша? — спросил он.

— У тебя как с гужповинностью, дед?

— Дык как. Никак, якори ее. Сам, поди, знаешь, мои гужи с рогами.

— Знаю. Вот именно поэтому завтра поутру отвезешь этих товарищей до Новокумска.

— Помилуй, Пантюша, трава такая добрая, нагуляться б Зорьке, а тут...

— Ничего. За пять верст не околеет. А то, гляди, Петро, отдам кому другому подряд, в другой раз зафитилишь в губернию.

Последние слова Спиридонова произвели на старика впечатление.

— Ладно, ладно, Пантюша, — сразу засуетился он и даже будто обрадовался такому поручению. Кинулся открывать жердевые ворота. — Пожалуйте, товарищи-гражданы, заезжайте. Милости прошу.

Дед Петро оказался человеком общительным и доброжелательным. Он тут же взялся помогать возчику распрягать коня, хотя никто его об этом не просил.

— Заночуешь, сынок, а утречком по холодку и побежишь домой, — лопотал дед, аккуратно сматывая вожжи. — Коню ведь тоже передых нужон, тридцать верст никак отмахал. У-у, сердешный...

Дед ласково трепал коня по теплым ноздрям, Проводив гостей в хату, старик предложил им располагаться и, потоптавшись у порога, молвил виновато:

— Уж, простите, гражданы-товарищи, хлеба-соли нема. Голодаем ноне, вы уж не судите.

— Да ты что, дедушка, разве мы не понимаем, — успокоил его Сава.

— А молока нельзя достать? — спросил Гриня, открывая свой сундучок.

— Дык ежели, — замялся дед, — как бы за это... дык можно б...

— Ну, если за это, — сказал Гриня и, вынув спичечную коробку, сыпнул из нее на ладонь несколько белых кристалликов.