Не знаю новых слов, другим взамен:

Не смеет мысль проникнуть в ту твердыню

Переступить запретную святыню.

Коснусь я словом только стройных ног,

Подъемлющих серебряный чертог.

Какая прелесть! А ее ланиты —

Живой цветник, от жадных глаз сокрытый

Она была так царственно светла,

Что ей завидовали зеркала

И на коленях перед ней стояли:

Ее, а не своей красой сияли!

В ее коленной чашечке свой лик

Узрел бы, кто к ногам ее приник...

Подобны кипарисам на равнине,

Служили ей красавицы рабыни.

Для райских дев она была душой,

Для тысяч тонкостанных — госпожой.

Не знала роза до сих пор печали,

Ее ногам шипы не докучали.

Ни разу в ней любви не вспыхнул жар,

Она еще не знала сладких чар:

Спит, как нарцисс, безгрешно, безмятежно,

Как роза, утром расцветает нежно...

Играла в детстве с куклами она,

Потом была с газелями дружна.

Шутила с куклами, еще не зная,

Как шутят небосвод и доля злая.

Не ведая забот, она росла,

Всегда была спокойна, весела.

Что ей сулит судьба? Познавши бремя,

Что ночь родит в положенное время?

ЗУЛЕЙХА ВИДИТ ЮСУФА ВО СНЕ И ВЛЮБЛЯЕТСЯ В НЕГО

Та ночь, как утро жизни, хороша,

Ждала любви, как юности — душа.

Уснули рыбы, и замолкли птицы,

А мы событий развернем страницы.

Нам зрелища явил вселенной сад,

А сам заснул — лишь звезд глаза горят.

От стражи ускользнула ночь-воровка,

Звон колокольцев прекратила ловко.

Свернувшись, дремлют псы и видят сны:

В ошейники хвосты превращены!

Вот, перерезав собственное горло,

Замолкнув, птица тьмы крыла простерла.

Вот страж на башне шахского дворца,

Глаза как маки у того бойца,

Но бодрствовать не в силах он однако,

Затем что усыплять — есть свойство мака.

Заснув у барабанщика в руках,

Как бы застыли палочки впотьмах.

Не призывает муэдзин молиться,

А ночь людей свалила, как убийца.

Не зная зла, не ведая греха,

Заснула сном сладчайшим Зулейха:

То розовый цветок лежит на ложе,

На гиацинты локоны похожи.

Шелк разметавшихся душистых кос

Рисунок неги на постель нанес.

Глаза смежила, их сиянье пряча,

Но вещим зреньем сердца стала зряча.

Вдруг юноша — о нет, сама душа —

К ней входит, страстью пламенной дыша!

Божественного света изваянье,

Похитившее гурий обаянье, —

Он был сама любовь и жизнь сама,

Он властной красотой сводил с ума.

Он, ростом кипариса обладая,

Был строен, словно пальма молодая.

Мечтал, казалось, разум поскорей

Стать радостным в цепях его кудрей.

Луна и та сдалась ему на милость,

А солнце до земли пред ним склонилось.

Под сводами изогнутых бровей

Глаза пленяли томностью своей.

Лицо — луна, а брови — лук, что грозный

Стрелец натягивает в битве звездной.