Меч равнодушия вонзил в меня ты,

Но каешься ли ты, как виноватый?

Да будет слава твоему добру:

Я лишена его — и я умру.

Молитвы милосердия подъемлешь,

Но лишь моим ты жалобам не внемлешь.

Тоска моя сильней день ото дня!

О, если б мать не родила меня!

А родила, — ужели надо было,

Чтобы меня кормилица вскормила?

Вскормила, но зачем же молоком?

Уж лучше б яду мне дала тайком!»

Она стоит в одном углу темницы,

Юсуф — в другом, меж ними нет границы,

Но Зулейха тоскует о своем,

Он о своем, хотя они вдвоем.

Спокоен с виду, к ней не подошел он,

Хотя узнал ее, смятенья полон.

Сверкнуло утро свежею красой,

Как Зулейха, заплакало росой.

Слились на стогнах града утром рано

Крик муэдзина с громом барабана.

К дворцовым трубам обратив свой слух,

Поднялся, шею вытянув, петух.

Вот Зулейха, в блистании денницы,

Ушла, поцеловав порог темницы,

Но стала посещать с тех пор тюрьму,

Спеша к нему, к мечтанью своему

И эти посещения ночные

Смысл бытия открыли ей впервые.

Что страсть к свободе, к сладкой жизни страсть

Пред страстью Зулейхи в тюрьму попасть?

Но если друг любимый твой в темнице,

То жизнь твоя, твой свет живой — в темнице!

ЗУЛЕЙХА ДНЕМ ПОДНИМАЕТСЯ НА КРЫШУ СВОЕГО ДВОРЦА И ОТТУДА СМОТРИТ НА КРЫШУ ТЮРЬМЫ

Ночь для влюбленных чудных тайн полна,

Им песню о любви поет она.

То, что пугается дневного света,

Во тьме ночной не ведает запрета.

С ночною скорбью на заре простясь, —

О нет, от траура освободясь, —

Познала Зулейха беду иную:

Дневную смуту и печаль дневную.

Она пойти в темницу не могла,

А жизнь ей без темницы немила.

И каждый день, стерпеть не в силах муку,

Рабыне верной сунув деньги в руку,

Приказывала ей идти к нему,

К Юсуфу, заключенному в тюрьму,

И с нею, как с любимым, обращалась,

Когда назад рабыня возвращалась.

Ее глаза лобзала госпожа

И падала к ее ногам, дрожа:

«О ноги, что пришли к желанной цели!

Глаза, что на желанного смотрели!

К его ногам я не могу припасть,

Его глазами насладиться всласть, —

Так поцелую те глаза, которым

Дано было с его встречаться взором,

Так я лицом приникну к тем ногам,

Что хоть однажды побывали там!»

Затем с волнением неизъяснимым

Ее расспрашивала о любимом

«Не подурнел ли он в тюрьме сырой?

Не притесняют ли его порой?

Не высох ли в темнице безотрадной?

Увял ли он, вдыхая воздух смрадный?

Мою еду отведал или нет?

Меня забвенью предал или нет?»

Затем, ответы выслушав рабыни,

Она вставала в смуте и кручине.

Увенчан был красавицы дворец

Беседкою — отрадою сердец.

Была видна оттуда вся столица,

Виднелась из беседки и темница.

Там в горьком одиночестве своем

Сидела Зулейха и день за днем