Всем взорам ясно: лику солнца твой лик равновелик.

Ты ветвь самшита, на которой нет лотосам числа,

Ты кипарис, чья крона в розах и в гиацинтах пик.

Извечно лотос тонкий стебель скрывает под водой.

Ты вся, о пери, дивный лотос, что над водой возник.

Хоть лепестки бутонов нежны, нежнее всё же ты,

О роза, стянутая платьем, смеющийся цветник!

Не будь бездушной! Не убудет величья твоего,

Коль милость явишь тем, кто к мукам из-за тебя привык.

Но лишь Джами постигнул цену твоей красы, поверь.

Как ювелир, в оценке перлов искусства он достиг.

165

О птица утренней зари, по ком твоя тоска?

О чем стенаешь так, что ночь для стонов коротка?

Коль в розу страстно влюблена, порхни, как соловей,

И отыщи свою любовь в аллеях цветника.

А если стройный кипарис, как горлинку, влечет,

Зачем стенаешь в цветнике над чашею цветка?

О нет, я знаю: в цветнике тоскуешь по луне,

Чей паланкин исчез вдали среди холмов песка.

Я привяжу к твоим крылам письмо моей тоски.

О, проследи, чтоб то письмо взяла ее рука!

Стенаю так же, как и ты, разлукою клеймен.

Упомяни о том луне, что ныне далека.

А если спросит обо мне, скажи, что впал Джами

В десятки бед и сотни мук — так рана глубока, —

Тоскуя, проглядел глаза в надежде, что ее

Увидит снова — и она не взглянет свысока.

166

Мет вдохновенья, что могло б воспеть мою мечту газелью,

И нет проникновенных строк, что хоть бы лик ее воспели.

Нет милосердного, кому хотело б сердце петь касыды,

Когда от происков судьбы сквозят в опорах жизни щели.

Нет острослова, чей язык изящной вязью аргументов

Низал бы в спорах мудрецов из остроумья ожерелья.

Но коль исчерпаны слова, где розоликий виночерпий?

Незаменимо лишь вино, нет исчерпаемости в хмеле.

Пригубив чашу, насладись красивым ликом и не кайся!

Поверь, и ангелы небес греха не видят в этом деле.

Что ж, есть за пазухой тайник, хранящий преданности жемчуг,

Но этот жемчуг сохранить не все за пазухой сумели.

Трактат о тонкостях любви не поясняй, Джами, аскету,

Знай место слову, а не то оно достичь не сможет цели.

167

О ты, чье сердце безмятежно, что знаешь о тоске,

О том, как больно ноет сердце от друга вдалеке?

О, что ты можешь знать о боли израненной груди,

Коль и колючки не задела, растущей на песке?

Что, нежась до утра на ложе, ты можешь знать о тех,

Чьи ночи — стон, чье ложе — мука, чья жизнь на волоске?

Что знаешь, горлинка, о птицах, томящихся в плену,

Ты, что на ветку кипариса взлетаешь в цветнике?

Что можешь знать о трезвых людях, об их путях, Джами,

Коль опьяненность и беспутство с тобой накоротке?

168

И в сердце, и в глазах бессонных так непрестанно ты,

Что мнится мне: вдали мелькаешь, куда ни гляну — ты,

Тот, кто готов для непокорной уйти из жизни, — я,

А кто покорному наносит несчетно раны — ты.

Утратив сердце, тем доволен, что, унеся его,

Владеешь сердцем безраздельно и невозбранно ты.