Был взыскан Унсури самой природой,

Был редким элементом и породой,

Жемчужиною четырех стихий, —

И слушал целый мир его стихи.

Он мускусом похвал наполнил строки,

Он в книгах воспевал дворец высокий.

Разрушился дворец, исчез во мгле —

Остались эти книги на земле...

Жил Хакани, чей гений величавый

Царей Ширвана удостоил славой.

За оды, что превыше всех похвал,

По тысяче динаров получал.

О тех динарах помнят ли народы?

Но светят нам блистательные оды.

Ушел и Саади, но, жизнь творя,

Стихи, в которых славил он царя,

Стократ ценней царя и царских зданий,

А Саади бессмертен в «Гулистане».

Сидеть доколе будешь, как слепец?

Встань и глаза открой ты наконец.

Смотри: дворцы превращены в руины,

Ушли в оковах гнева властелины.

От их дворцов не сыщешь ты следа,

А письмена певцов живут всегда.

Где крыши тех дворцов, где основанья?

Остались лишь певцов повествованья.

Нет памятника на путях земных

Прочней, чем слово прозы или стих.

Любую ржавчину смывает слово,

Любые цепи разбивает слово.

Узлов немало в наших есть делах,

Запутаться ты можешь в тех узлах.

Но слово разума внезапно скажешь —

И трудный узел без труда развяжешь.

363. САЛАМАН И АБСАЛЬ

РАССКАЗ О ПРОСТАКЕ, КОТОРЫЙ В ГОРОДСКОЙ ТОЛПЕ ПРИВЯЗАЛ К СВОЕЙ НОГЕ ТЫКВУ, ЧТОБЫ НЕ ПОТЕРЯТЬ СЕБЯ

Кочевник в город некогда попал,

Он в городах доселе не бывал.

И там, в густой толпе многоязыкой,

Чуть не оглох от гомона и крика.

Спешил, теснился беспокойный люд, —

Те прямо лезут, те обратно прут

А на торгу — у каждого прилавка

И шум, и брань, и толкотня, и давка.

Те выйти прочь хотят, а те войти,

И сквозь толпу густую нет пути.

Бедняга тот невольно устрашился

И в закоулок наконец пробился.

Вздохнул, сказал: «В такой толпе, как знать,

И сам себя могу я потерять!

Тут мне нужна особая примета,

Чтобы узнать, опомнясь, я ли это».

И тыкву, что в мешке весь день таскал,

К ноге он для приметы привязал,

Мол, если вдруг себя я потеряю,

По этой тыкве сам себя узнаю.

И лег он и уснул. Пока он спал,

Насмешник некий тыкву отвязал

И, привязав к себе, расположился

Невдалеке и спящим притворился.

Вот встал, протер глаза простак степной

И видит — тыква на ноге чужой.

Он закричал: «Эй ты! Вставай, неверный!

Я по твоей вине погиб, наверно!

Ты это или я? Коль ты не я —

Откуда тыква у тебя моя?

А если это ты, так это что же —

Где я? Кто я теперь? Ответь мне, боже!»

Так я, пред светом истины твоей,

Всех нищих духом ниже и скудней.

Ты озари в несчастном тьму незнанья,

К заблудшему исполнен состраданья!

Да сердцем он очистится и сам

Всем людям сердца станет как бальзам!