— Так зачем звал? — спросила я, слизывая соус с подбородка.

— Хотел поговорить, — он стал серьёзным и грустным.

— Так говори. Вот она я, — я откинулась в удобном кресле, раздвинула воротник халата, чтобы красиво виднелась грудь.

— Я расскажу тебе, как дело было. А ты мне объяснишь, где тут правда, а где ложь.

— Валяй, — разрешила я. Встала и ушла к вытяжке курить.

— Вернись. Кури здесь. Я хочу лицо твоё видеть, — велел он.

— Хочешь видеть меня, подойди сюда, — ухмыльнулась я. Выпустила дымное колечко. Вытяжка сразу негромко загудела.

Вебер сел на табурет напротив. Смотрел неясно в лицо.

— В субботу вечером ко мне пришёл Саша. Сказал, что ошибался. Андрей действительно сильно влюблён в тебя. И ты отвечаешь ему взаимностью. Ну, насколько ты вообще способна хоть что-то чувствовать.

— Он так сказал?

— Да. Это прямая цитата. Поэтому он уходит в сторону. Больше брату мешать не будет. Попросил меня, чтобы я позвонил и пригласил тебя в аэропорт. Все так и есть на самом деле? — он поморщился, вытащил окурок из мундштука, затушил и бросил в измельчитель.

— Спасибо, что оставил мундштук, — усмехнулась я. — Наверное, он сказал: если эта городская блядь может хоть что-то чувствовать?

Посмеялась я.

— Нет. Саша сказал именно так. Ну?

— А про нас он знает?

— Да. Сказал, что от тебя, — улыбнулся Вебер.

— От меня?! Ах, да! Но я шутила. Он просто взял тебя на понт, — я сама налила себе виски. Мужчина покачал головой, не сказал ничего.

— Мы не развивали эту тему. В любом случае, они оба видели тебя тем утром, выходящей из моей ванной комнаты в халате.

— Значит, это он решил меня пристроить к любимому братику. Сначала забрал, попользовался, потом вернул. Да чудно. Я чуть было не решила, что вы на семейном совете разыграли меня на спичках. Правду сказал твой старший сын. Я ничего не способна чувствовать, кроме похоти. Девушкой Андрея себя не считаю. Хотя, твой старшенький отлично спланировал сцену прощания. Со старой дамой в группе поддержки. Пять баллов! Если бы я стала чьей-то девушкой, то скорее твоей, папа Вебер. Ты, по крайней мере, еще ни разу не предал меня. Наливай! Давай выпьем за наступающий Новый год!

Я выпила. Он только сделал вид, как всегда.

— Я сделала пирсинг. Показать?

Этот дурачок снисходительно улыбался. Ну-ну. Я залезла на стол, сбросила халат на пол, села перед ним по-турецки, раскрывшись полностью перед его самоуверенным лицом.

— О господи! — только и мог выговорить он.

Я чуть выгнулась вперёд, поелозила попой по столешнице. Бриллиант поймал свет боковой лампы и отразил его, как положено, фиолетовым.

— Полтора карата. Восемнадцатый век. Предохраняет от дурных болезней и насильников. Как тебе?

— Нет слов. Я точно пропустил что-то в своей жизни, — пробормотал он, слегка касаясь пальцем кольца.

— Поцелуй меня. В колечко. Я хочу видеть, — я разогнула ноги и положила нахально на плечи генерала. Он снова посмотрел мне в лицо непонятно. Вздохнул и дотронулся до меня мягким языком. Определенно, он не все пропустил в своей жизни. Мне понравилось.

— Какие планы на праздники? — спросил папа Вебер меня за завтраком.

— Тридцатого уплываю эскортом в круиз. На две недели, — я сделала себе бутер с красной икрой размером с собственную руку.

— Не понял. Поясни, пожалуйста, — генерал приглушил звук телевизора.

— Ну что тут пояснять? — я пожала плечами, откусила добрый кусок от своего гигантского красавца. — Юлька, та, что выручила меня с деньгами на лечение, предложила. Меняет двенадцать дней эскорта на мою шубу. Я согласилась.

Я встала, чтобы подлить себе кофе. Папа Вебер выдал мне с утра свою белую футболку. Хотел наградить семейными трусами, но я мужественно отказалась.

— Эскорт — это то, что я думаю? — он заметно напрягся.

— Да, хотя не знаю, каких ужасов ты себе навоображал, — я уничтожила свой прекрасный завтрак.

— Послушай, — начал он.

Я подошла, села рядом на стол.

— Папочка, если ты хочешь, чтобы я говорила тебе правду, то научись принимать её такой, какая она есть. Я еду в каюте випкласса, в турне по Скандинавии. В компании взрослой, возможно, даже приличной дамы. Там будет атмосфера праздника и веселья. Десятого-одиннадцатого я вернусь и позвоню, — я наклонилась, чтобы поцеловать его. Он убрал лицо в сторону.