Святая Дева повелевает Мари начать строительство дома для аббатисы, пусть лабиринт и опустошил их казну. В видении ей явили путь. Помимо больших покоев для аббатисы и просторной залы для ведения дел обители там будут комнаты для пансионерок, богатых дам, решивших под старость вести жизнь праведную, дав монастырю за собой значительное приданое. Там будет обширная светлая комната для переписывания рукописей, ибо это занятие, начатое лично Мари, тогда молодой приорессой, приносит обители наибольший доход, хотя поначалу слух об этой затее передавали друг другу женщины по секрету: многие полагают, что женщинам не пристало переписывать тексты, тем более богодухновенные, и вообще сомневаются, умеют ли женщины писать. В новом доме будет лучшая классная комната и отдельная спальня для младших облаток, достаточно вместительная, чтобы за круглую сумму обитель принимала дочерей благородных фамилий, учила чтению, письму и языкам, дабы засеять округу грамотными девушками и женщинами, которые до конца своих дней останутся преданными аббатству. Мари сумеет с помощью уговоров собрать нужные средства и начать строительство, а закончит его на серебро от учащихся и пансионерок.

Быть может, дерзает помыслить Мари, если дом окажется достаточно удобным и достаточно красивым, Алиенора захочет поселиться у них, а не в Фонтенвро.

Полно, сердито одергивает себя Мари, подобная близость к этакому сиянию тебя погубила бы.

Приоресса Тильда, тревожно нахмурясь, глядит на Мари. Боюсь, это новая затея, негромко говорит она Годе.

А я скучаю по работе в лесу, отвечает на это Года, насколько мне позволяли там поработать, ведь чаще мне приходилось сидеть с полоумными сестрами, а это несправедливо, но кто же, если не я, позаботится о курях, поросях, коровах, козах, гусях и прочих, ведь я, как никто, умею ладить с животными. Жаль, что теперь монахини доедают фримартин одну за другой. Я обнимаю их крупные морды, шепчу им на ухо молитвы, прежде чем полоснуть их ножом по горлу. Наверняка им легче принять смерть от руки не кого-нибудь, а самой субприорессы. И Года хвастливо вздергивает подбородок.

Мари заканчивает писать. Слова вновь проникают в ее уста. Позовите Вульфхильду и Асту, тихо говорит она.

Года смотрит на Мари, и от увиденного ее похожее на мушмулу лицо меняется. Года чтит тайновидцев; она вскакивает и со всех ног мчится исполнять приказ. Тильда прижимает руки к груди и в отчаянии повторяет: как же это, как же, как же.

Тем же утром после встречи с монахинями Мари входит в калефакторий близ кухни, где на табуретах сидят монахини и, бормоча еле слышно, читают книги. Из всех насельниц обители про себя читает одна лишь Мари, и Года, застав ее с книгою, всякий раз с трепетом пеняет ей: это-де ведьмовство. Но если не может быть умного чтения, откуда взяться уму? С этой мыслью Мари представляет ледяную пустыню в голове субприорессы.

Исполняющие послушание рассажены по чинам, младшие облатки дрожат, они дальше всего от огня, ближе всего к холоду. Мари закрывает дверь, но не идет к очагу, дерево холодит ей спину. Она сделает шаг вперед, и монахини услышат о новой затее, она поделится с ними дарованным ей видением, Мари наслаждается им. Водянистый свет льется в окна, косые его лучи освещают дыхание читающих вслух монахинь, поднимающееся дыхание серебрится, потоки слов зримы, слово становится духом, излетая из уст. В калефактории тихий приятный гул, не прерываемый молчанием, голоса переплетаются так красиво, что кажется, будто это не гобелен, сотканный из отдельных нитей, а цельный лист сусального золота. Монахини склоняют головы над книгами, слова их бледно сияют, и Мари осеняет: обитель – улей, и все ее добрые пчелы работают дружно, в смирении и благочестии. Эта жизнь прекрасна. Эта жизнь с ее монахинями полна благодати. Мари возносит благодарственную молитву Пресвятой Деве. И ступает вперед, монахини отрываются от чтения, глядят на нее, видят в Мари отблески сияния причудливого видения женского древа, ниспосланного ей, и отблески эти отсветом пламени ложатся на их лица. Мари рассказывает им о новейшем видении.

Ночью приоресса Тильда плачет, лежа в постели: если ей снова придется работать за всю обитель, она умрет, думает Тильда, но плачет беззвучно, чтобы не потревожить сестер.

Асте снятся стрельчатые арки, контрфорсы наподобие тех, что она видела в детстве у того поразительного, дерзновенного собора на острове в Париже, с высокими окнами, величественного масштаба, говорили, что его фасад уставят скульптурами, покрытыми толстым слоем блестящей краски, Аста обдумывает, взвешивает, высчитывает вес и так увлекается, что не спит неделю. Однажды, лет девяти-десяти, она убежала от няньки и целый день с удовольствием бродила по строительной площадке собора, задавала вопросы рабочим, дивилась, разинув рот, перепачкалась каменной пылью и грязью, пока наконец исступленная нянька не выволокла ее за ухо на улицу: няньку лапали, щипали, один раз она угодила в вонючую кучу свиного навоза, пока искала свою подопечную.

Вульфхильда едва не до света сидит за счетами аббатства. Силы ее на исходе, шесть дней в неделю она разъезжает по земельным наделам, улещивает и грозит от имени Мари, она голос аббатисы в городе и за его пределами, так что, когда Мари наконец приезжает лично, в ней видят не обычную женщину, в ней видят миф – кто говорит, святая, кто говорит, ведьма, слухи мешаются, путаются; наследница феи Мелюзины, по неистовству и силе своей подчиняющая природу своей воле, родственница королевы, высоченная дама на боевой лошади, крестоносица, аббатиса с неженским лицом, телом, знаниями и нравом.

Вульфхильда вздыхает, проглотив гордость: перед властью видения Пресвятой Девы она бессильна. Монахини сами могут сделать многое: построить леса, скрепить камни известковым раствором, покрыть здание соломой или тростником, они умеют резать по дереву, штукатурить, расписывать стены, но некому научить их тесать камни. Они почти ни в ком не нуждаются, но в этом деле у них нет сноровки.

На следующий день Вульфхильда приходит в покои аббатисы. Подается к ней, и на миг они соприкасаются лбами. Мари нежно целует Вульфхильду в переносицу. Вульфхильда излагает ей свои планы: она возьмет дюжину лучших вилланок и разобьет за холмом близ овечьего пастбища лагерь для каменотесов. Два пола не должны смешиваться, она не допустит, чтобы взорам монахинь, служанок или вилланок явилось зрелище, способное оскорбить их целомудрие или слабых ввести в искус. Чужаков на монастырские земли доставят с завязанными глазами и заплатят с прибавком, если будут работать споро. Она лично позаботится о том, чтобы избавить от хлопот нежных монахинь Мари.

Обстоятельная Вульфхильда, вслух произносит Мари. И добавляет мысленно: душа души моей.

Аста верит, что дом, быть может, удастся закончить за год: у нее свои дивные видения.

Мари пишет письма, они очаровательны и умны; королеве она вкратце рассказывает о затее, надеясь натолкнуть ее на мысль в старости поселиться в их обители, но Алиенора в ответ не присылает денег, она хранит их за собственной печатью в преданном ей соборе; она шлет предупреждение Мари. Открыв письмо, та видит, что королева советует ей проявить осмотрительность: вдруг Мари так взлелеет обитель, что Алиенора на следующий год взыщет с нее налога вдвое противу прежнего.