Старик горько усмехнулся и опустился на пол, сложив ноги сложным бантиком, — вы вторые, кого он не доставил Шаху.

— Слышала? Поняла? — Анвар не смотрел на старика, он сверлил взглядом опустившую плечи Сауле.

— Нужно им помочь, — тихо шепнула девушка.

— Что? — Анвар удивленно отступил, а потом взорвался, — кому помочь? Этим двоим?

— Нет, рабам, — еще тише шепнула Сауле.

— Ты себя слышишь? Я не спаситель, Сауле. Я темный, я убиваю людей! — зло шипел Анвар в лицо опустившей взгляд наложнице, — ты думаешь, этот старый пень что-то поймет, а его щенок? Да стоит нам отсюда убраться, они примутся за старое! Потому что люди! Потому что денег хотят! Им насрать на остальных. Главное, чтобы своя задница в тепле была, а я, уж прости, не собираюсь играть роль вселенского добра и справедливости и биться о человеческую жестокость, пытаясь нести эту самую справедливость всем без разбора! И, Сауле, хватит. Хватит натравливать меня на всех, кого ты считаешь плохими ребятами, при этом надеясь, что я как папаша родной отшлепаю их по попке и отпущу восвояси. — Анвар замолчал, резко схватив кружку, сделал большой глоток и бросил, — собирайся, пора уходить, а ты, старик, зови мальца, нам пора, — после резко вышел вон. Ему нужно было проветриться, побыть одному.

Сауле сидела, понуро опустив плечи и положив руки перед собой, не мигая смотрела на украшавшее их колечко, простое, серебряное, подаренное Анваром в качестве извинения за очередную жестокость, расстроившую ее.

Тоскливые мысли кружили на месте: «Анвар прав. Он темный, его не перевоспитать, а я дура, решившая, что Несущий смерть станет кем-то другим ради меня. Его не изменить, зверь, берущий с руки одного, не станет домашним питомцем для других, пора смириться». — Тяжело вздохнув, она поднялась и, забрав сумку, пошла на причал, ей больше не хотелось злить Всадника.

К удивлению, мальчишка нашелся быстро и, погрузившись в лодку, они в полном молчании отправились к видной пока только на карте деревне.

Анвар украдкой бросал тоскливые взгляды на молчаливую, ничему не восхищавшуюся, Сауле. Он признавал, что наделал глупостей. Испугался за нее и сорвался, но как теперь исправлять, если эта женщина на него даже не смотрит. Дурак, нужно было взять себя в руки, отвлечь ее от глупой идеи, а не так…

Досадливо морщась, Анвар надеялся лишь на то, что в деревне будет больше шанса разговорить девушку, а там, не треснет, попросит прощения…, наверное.

Причал у деревни выглядел помощнее, пускай, сделан был так же из тростника, как и все окружающее.

Небольшие и большие, а также просто огромные хижины, поднимающиеся над песком опираясь на сваи, но только в прибрежной зоне. Дальше, где начинала расти нормальная сухопутная трава, дома опускались ниже, а после и вовсе располагались на самой земле. Будь эта деревня где-нибудь в более доступном месте, ее бы уже давно переименовали в город. Она раскинулась на добрый час вдоль каждого берега и занимала все пространство между ними.

Мальчишка, высадив пассажиров, робко пряча взгляд, попытался вернуть Анвару монеты, уплаченные им за переезд. Будь Всадник один, не погнушался бы, забрал, за такую-то подставу, но сейчас прекрасно осознавал, чем это закончится, так что лишь махнул рукой отворачиваясь. Подхватив сумки, он пошел искать спуск на сушу, незаметно оглядываясь на бредущую следом Сауле.

Устав ловить на себе косые взгляды Анвара, едва не спотыкающегося при попытке смотреть и на нее, и под ноги одновременно, Сауле все же поравнялась с ним и даже заговорила первой, под его облегченный вздох:

— Как думаешь где здесь рынок?

Анвар, немного повеселев, покрутил головой пытаясь уловить признаки, свидетельствующие что рынок — это там. Ничего не заметил и по-простому схватил проходящего мимо парня за плечо, грозно спросив:

— Рынок где?

От способа и тона вопроса мальчишка слегка опешил и испуганно ткнул в сторону моря.

Стоило отпустить руку, как парень сорвался с места.

— Спасибо, — буркнул Всадник в спину улепетывающего мальца, пожав плечами на многозначительный вздох Сауле.

Рынок действительно нашелся у моря. Спустя полчаса ходу по песчаным улочкам, ноги в которой тонули несмотря на ее утоптанность.

Заполненное разношерстным народом, заставленное прилавками, ящиками и попросту постеленными кусками материи пространство шумело, орало и воняло.

Ближний к морю край был полностью завален рыбой: мелкой, сваленной в ящики, связанные из вездесущего тростника, крупной, кое-где уже с отпиленными кусками и совсем непохожей на рыбу, глядящей на мир грустными, полными боли глазами. От них до самой воды воняющий потрохами песок был залит кровью.

Толкались плечами в попытке перекричать друг друга местные мужички, низкие и довольно тощие. За их спинами возвышались островками спокойствия купцы, прибывшие за рыбой из ближайших городов. Они с презрительной улыбкой ожидали пока нанятые ими, как здесь называли, гурми — люди, торгующиеся с продавцом, выкупят для них самую лакомую добычу. Иногда торги перерастали в драки, когда гурми оказывался слишком нахальным. Иногда эти драки переходили и на хозяев, с пеной у рта доказывающих, что именно их человек первым дал цену.