С этого всё началось. Сам он был у Сергея подручным и себе за ремонт денег не просил. Отремонтировали туалет, ванную комнату, стали делать кухню. Тут Иван Данилович попал в больницу с бронхитом. Доделывать кухню пришлось Серёге с помощью Истуканова, который ему не столько помогал, сколько поддерживал беседами и агитацией.

Частые запои Николая Цветкова, сопровождавшиеся дебошами, как ни странно, не мешали жить Ивану Даниловичу в квартире Цветковых. Младшую их дочь Настю он водил в поликлинику, забирал из детского сада. Когда не с кем было оставить, возил её в цирк. Там работал его друг и пускал их через служебный вход бесплатно. Жил практически, как в своей семье. Спроси: «Зачем он всё это делает?», не ответил бы.

Но всё было объяснимо, если посмотреть на старшую дочь Цветковых Людмилу. Училась она в консерватории по классу вокала, пела в хоре Новодевичьего монастыря, за что денег не платили. По протекции тётки ей приходилось всё лето торговать на колхозном рынке овощами.

Собственно, чтобы быть к Людмиле поближе, Иван Данилович и шёл на все мыслимые и немыслимые жертвы. И даже жертвами всё это не считал. Людмила платила ему взаимностью. И открою вам тайну, обоюдная симпатия возникла у них мгновенно, взглянули друг на друга и поняли, что это судьба. Оля, мать Людмилы, рассказывая сослуживцам о дочери, с опаской говорила: «Прямо и не знаю, у них такая любовь, о которой только в сказках прочитаешь». И любовались на них все, как на живое чудо. Если шли они вместе, то на них засматривались даже те прохожие, которые торопились вызвать из телефона-автомата пожарных. Если же случалось им стоять на остановке в ожидании автобуса, то все обступали их и бесцеремонно рассматривали, как посланцев с иных, совершенных миров. Надо отметить, что и Ваня, и Люда были очень красивы, но поражало в них не столько физическая, сколько нравственная красота. Но и это ещё не всё. Молодые люди любили друг друга и не пытались это скрывать. Исходящего от них света мог только слепой не заметить. Несказанным наслаждением было созерцать их, идущих вместе. Грешнову бы жить у Цветковых безвылазно и наслаждаться обществом любимой, но у него была матушка, Юлия Петровна, дедушка Пётр, были литературные претензии. Пока служил в армии, пять его рассказов опубликовал солидный литературный журнал. Были друзья-студийцы, поступившие и учившиеся в театральных вузах, звавшие его в свою дружную театральную семью. Брат Василий уговаривал поступать в Оксфорд и Кембридж. Столько дорог предлагала жизнь! Какую выбрать? Всего хотелось, и всё, как казалось, само шло в руки. От перспектив кружилась голова.

Добравшись до квартиры Цветковых, Ваня от хозяина узнал, что прямо перед его приходом звонил Василий и умолял ему перезвонить. Ваня перезвонил. Василий извинился за грубые слова, сказанные им в адрес деда и попросил зайти к нему в подвал для важного делового разговора. Подвал располагался по пути в комиссионный, в котором Ваня намеревался передать Борису его долю, — пятьсот долларов. Он пообещал зайти.

В подвале Ивана Даниловича ожидала горячая встреча.

— Пляши, — с порога ошарашил его Василий. — Место Сморкачёва освободилось. Будешь дежурить вместо него. Хочешь, — вирши свои пиши, хочешь, — девок на растление таскай. Нигде лучше работы не найдёшь. По-моему, в твоём положении, — самое оно. Нам с Бунтовым, помнится за работу привратниками в автобусном парке платили восемьсот пятьдесят рублей, а здесь будешь три тысячи получать, за которые твой дружок Боря на своём горбу холодильники и мебеля таскает, ломается день-деньской. Твоя же работа, — расписываться в журнале дежурств да ночевать здесь на мягких диванах десять раз в месяц, попугая кормить. Эх, мне бы такой подвал в твои годы! Привёл бы красавицу, раздел бы до пояса, посадил на колени.

Ваня вспомнил брата двадцати двух лет. Дело было на остановке. Пьяного Василия в автобус сажала старуха, с которой тот провёл ночь. Весь автобус над ним смеялся, включая водителя. Одному двенадцатилетнему Ване было стыдно за брата и не до смеха.

— Отчего же до пояса? — поинтересовался Никандр.

— Это мой тебе братский подарок, — не отвечая Уздечкину, продолжал Вася. — Чего не радуешься, не кричишь «ура»?

— Лев Львович мне на праздник города пятьсот долларов подарил, пока перебьюсь.

Ваня достал конверт из книги и протянул брату, чтобы тот убедился в искренности его слов.

— У Гимнаста денег много, некуда девать, — с нескрываемым раздражением сказал Василий, автоматически пересчитывая купюры. — Да тут у тебя чуть больше.

— Там тысяча, но моя только половина.

Василий вложил конверт в книгу.

— Что читаете? — спросил Никандр. — Позвольте поинтересоваться?

Уздечкин повертел книгу и вернул её хозяину.

Ваня попрощался и побежал в комиссионный. Отыскал в магазине Бориса и подошёл к нему. Бахусов не скрывал неприязни к своей работе и к коллективу, ему платили той же монетой.

— Освоился? — кивая на рабочий халат с закатанными рукавами, — спросил Грешнов.

— Терплю ради одной цели.

— Место Бунтова хочешь занять?

— Тише ты. Здесь слышно всё, как в концертном зале консерватории.

— Вот тебе плата за труды, от меня и Льва Львовича.

Ваня достал конверт из книги, заглянул в неё, там было пусто.

— Наверное, деньги у брата остались, — сказал он вслух, — к Василию перед тобой забегал. Не беда, деда обедом покормлю и наведаюсь к нему в подвал.

— Сначала наведайся, а потом корми обедами. Сколько Гимнаст передал?

— По пятьсот, и не рублей.

— Долларов? Ну, ты артист. Беги в подвал сию же секунду, — Борис аж просиял от нахлынувшей радости. — Может, я сегодня же с работы уволюсь.

— Не уволишься, у тебя идея, — остудил его Ваня.

— Грузчики? — раздался женский крик.

— Да! Слышу, Зинаида Богдановна. Сейчас подойду, — ответил Бахусов жене Бунтова, работавшей в магазине на приёмке товара.

— Пристаёт? — шепотом спросил Ваня, глядя на похотливые глаза Угаровой.

— Беги в подвал. Как деньги возьмёшь, — сразу ко мне, — напутствовал Борис, перед тем, как идти к Зинаиде Богдановне.

Пришлось Грешнову возвращаться в подвал. Брата Василия на рабочем месте не оказалось.

— А где? — неопределенно поинтересовался Ваня.

— Василь Данилыч ушёл, — доложил Уздечкин.

— Я у вас деньги не оставлял? — осторожно поинтересовался Грешнов-младший.

— Насчёт денег ничего сказать не могу, спрашивайте брата, — так же неопределенно ответил цыган.