ПоэZия русского лета
вернуться

Русанов Владислав Адольфович
Шрифт:

«Первому двадцать, второму сорок, отец и сын…»

Первому двадцать, второму сорок, отец и сын,Русые русаки среднерусской тверской полосы.Цветное фото; «не рыдай Мене, Мати,Зрящи во гробе»: смерть была прежде.Оба неправильно держат свои автоматы.Ну кто их так держит.Аптечка говно, натирают берцы,У старшего уже поизношено сердце,У младшего условка за хулиганку.Ходили в дозор спозаранку,Сын чуть не споткнулся о мину.«Матери только молчи, а то всыпет ремнину».Пока ты дома ешь манго и пьёшь брют,Они за тебя умрут.Летняя степь цветущая, пасторальная.Ладно, чего там я, извини, забудь.А знаешь, в чём самая жуть?Им это нормально.

«Здесь перемелено, здесь перемолото, «Градов» гром…»

Здесь перемелено, здесь перемолото, «Градов» гром,вот бывший дом и бывшие люди в нём.А по развалинам ходит бесхвостый коти смятенно орёт.Крик замерзает около синих губ.Перестань быть мёртвым, попробуй сесть.Кот не ест человеческий труп,не умирай, он даже не сможет тебя поесть.Снайпер работает неподалёку,изрешечена разграбленная аптека.Кот бодает мёртвую щёкубывшего человека.Встань, поднимись до бывшей квартиры,где на месте третьего этажа пустота,словно вокруг – тишина бывшего мира.Встань, покорми кота.

«Ребёнок прячется, но смотрит из-за штор…»

Ребёнок прячется, но смотрит из-за штор,Куда летит, не прилетело чтоб,Как будто шторы – это одеяло,Которое спасает от ночныхЧудовищ, пробирающихся в сны,Как будто никого тут не стояло.Вернётся мама – непременно, ведьВсегда-то возвращалась, ну и впредьТак будет до скончания Вселенной.И дворик превращается в ничто,И этот мальчик смотрит из-за штор,И не болит разбитое колено.Ничто уже на свете не болит,Ни огорчений нету, ни обид.Ещё прилёт – и скоро будет мама.Возьми игрушки, школьную тетрадьИ поднимись по лестнице – сказать,Что больше нет ни ссадины, ни шрама.

«Уходят…»

И приходят они из жёлтого невыносимого света,Открывают тушёнку, стол застилают газетой,Пьют они под свечами каштанов, под липами молодыми,Говорят сегодня с живыми, ходят с живыми.И у молодого зеленоглазого капитанаГолова седая, и падают листья каштанаНа его красивые новенькие погоны,На рукав его формы, новенькой да зелёной.И давно ему так не пилось, и давно не пелось.А от водки тепло и расходится омертвелость,Он сегодня на день вернулся с войны с друзьями,Пусть сегодня будет тепло и сыто, и пьяно.И подсаживается к ним пацан, молодой, четвёртым,И неуставные сапоги у него, и форма потёртая,Птицы поют на улице, ездят автомобили.Говорит: «Возьмите к себе, меня тоже вчера убили».

«слушай, говорит, слушай…»

слушай, говорит, слушай:обстрел начинается в полночь.пусть твои прячутся лучше,без пятнадцати чтоб по полнойпо боевой. будемкласть по заброшенной шахте.от людей к людямнесётся сигнал шатко.дождик по ним крапает,сумерки лежат синие.сын отвечает: папа,спасибо, за всё спасибо.2017

Памяти Кости Кота

И больше никого не хоронить,А только вишни собирать в ведёрко,Пластмассовое, детское – ониЛежат там с горкой.И строить новый город на песке,И будут понарошечные людиЛожиться спать на белом лепестке —Давай так будет.Вон жук ползёт, глаза его черны,Жук красно-чёрный, именем солдатик,Не мучь его, пусти его с войны,Ей-богу, хватит.И ямка для секретика в земле —Туда ложатся город, мама, кошка.Не плачь, не плачь, тебе под сорок лет.Мы все тут – понарошку…

«Обком звонит в колокол, предали нас анафеме…»

Обком звонит в колокол, предали нас анафеме.Нет хорошего русского, но мы в натуре ужасные русские.Типа как римляне, ущемляющие этрусков.Сорян, не потрафили.Да, мы русские, римляне мы, наши шлемы блестят,Да, спускались мы в ад, и с потерями – через адМы прошли.Ну давай, не чокаясь, за Дебаль.Мы железо и боль, и мы тело мясное, и сталь.Да, мы знаем, как артиллерия бьёт по своим.(После этого один офицер застрелился, к слову.)Да, мы видели, как над домами нашими чёрный дымПоднимался – а мы шли вперёд, и чего такого.Вега – самая яркая звезда в созвездии Лиры.И ещё так звали одного командира,Характер был скверный, прострелил однажды розетку.Ну а чё, нервы сдают капитально и метко.Его не любили. Он потерял пятерыхИз стрелковой роты. На ночь пошёл домой,Вернулся – обнаружил всех мёртвых их.После этого, говорят, крыша поехала так, что ой.Первого марта штурмовали двадцать девятый блокпост.«Идите, – сказал генерал. – Там никого нет».Вега шёл первым и дошёл до самых до звёзд.Отработали «Грады». Привет.И вот эта земля пропитана нами.В длину на два метра и на два метра внутрь.И чего вы скажете нам такого, что мы не знали?Мы идём вперёд. Не пробуйте развернуть.

«Сказали: не говори – баба…»

Сказали: не говори – баба.Плохое, некрасивое слово.Но любым другим меня обозначить – слабо.Я же не девка, замужем была, чего тут такого.Я же рыдала, когда муж уходил на войну.Я же его ждала, готовила щи-борщи,Какая из меня леди или там фрау, ну.Плачь. Снаряжай. Корми. И молчи.Я русская баба, плачущая о каждом,Кто не вернулся. Воющая в подушку.Бесплодная баба, что навеки однаждыКончится – и кто помолится за мою душу.Нет, я была поэтессой из Ленинграда.Шляпка, мундштук, открытые платья.Я до сих пор сыграю так, если надо.Но я – русская баба, всехняя мать я.Коли не подвезли другого мужа и сына,То вы, двадцатилетние, мои дети.Слёзы капают на копьё, такая судьбина.Не худшая, в общем, на свете.