— Вы ведь знаете, что я журналист.

— И ты хотел бы опять поработать пером?

— Да.

— В Гамбурге сейчас бушует шторм, а? — спросил Красавец Вилли, приглаживая свои черные, разделенные пробором волосы, которые растрепал подувший с воды ветер.

— Я хоть и гамбуржец, но уж давно не был там.

— А где ты был?

— Разве это нужно вам знать?

— Нет, — улыбаясь, ответил Рудольф. — Нам тебя отрекомендовали, и мы знаем о тебе все, что необходимо.

Оркестр, помещавшийся в саду, на эстраде, заиграл попурри из танцевальной музыки. Кельнер принес пиво и сосиски.

— Не скрою, — начал Фердинанд и так свирепо посмотрел на Вальтера, словно был страшно сердит на него, — я охотно запряг бы тебя в нашу работу на границе, ты производишь впечатление этакого приятного и безобидного парня.

Красавец Вилли чуть не подавился куском сосиски, которую прожевывал; проглотив, он звонко расхохотался.

— Здорово сказано! Ты-то, с твоей людоедской физиономией, уж конечно, не подходишь для этой работы.

— Но руководство решило иначе, — продолжал Фердинанд, ничуть не смущаясь замечанием Вилли.

— Вот как?.. Что же оно решило?

— Тебе предлагается поехать в Париж.

Теперь чуть не поперхнулся Вальтер. Он прошептал, будто это была тайна, которую никому нельзя слышать:

— В Париж? А что мне там делать?

— Будешь работать в Комитете борьбы за освобождение Тельмана.

— Ну, брат, и балуют же тебя! — сказал Красавец Вилли. — Париж! Я бы и сам не прочь…

Вальтер не выказал особого восторга. Он взглянул на город, лежавший по ту сторону Влтавы в солнечном сиянии, на зеленую гору, увенчанную Градом.

— Ты, кажется, охотнее остался бы здесь? — спросил Рудольф, наблюдавший его со стороны.

— Да, очень уж хорош город, и… и так близко от Германии, — ответил Вальтер.

— Я дам тебе письмо к Оскару. В воскресенье напишу.

— Как я поеду? И когда?

— Как? — Рудольф улыбнулся. У него была хорошая, дружелюбная улыбка. — По железной дороге, надо полагать. Перемахнешь через границу. А там — Вена, Инсбрук, Базель. Снабдим тебя всем необходимым — документами, билетом, деньгами. В понедельник или во вторник отбудешь…

— Париж! — Красавец Вилли пожевал кончик своей сигареты. — Туда вы должны послать когда-нибудь и меня.

— Что мы — туристическое общество?

Красавец Вилли, казалось, не слышал резкого замечания; он весь ушел в мечты о Париже.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

I

С высот Венсенна, бывшего кольца парижских укреплений, Вальтер рассматривал панораму гигантского города, лежащего в излучине Сены. Прага — город сказочный, но все же обозримый; Париж — это уж нечто грандиозное, необъятное. Море домов, простиравшееся до самого горизонта, тонуло в полуденном мареве и посверкивало пляшущими бликами, которые отбрасывало раскаленное майское солнце.

Возможно, что здесь, на этом месте, много лет тому назад — более шести десятилетий — дедушка Иоганн Хардекопф по приказу начальства передал версальским офицерам пленных коммунаров. Может быть, вон там, на углу улицы у старых буков, их и расстреляли. А сегодня он, внук Хардекопфа, стоит здесь, преследуемый, травимый, изгнанный из своего отечества борец за социализм. Немногого пока достигли твои потомки, Иоганн Хардекопф. Сыновья твои, Людвиг, Эмиль и Отто, работают на гитлеровский рейх, помогая вооружать страну, готовить новую войну. Работают на кого придется, всегда подчиняясь тому, у кого в руках власть. Они утверждают, что верят в разум, но не в собственный разум верят они, нет, а лишь в разум своих повелителей. Они делают вид, что следуют традициям социализма, но в лучшем случае они утописты. Не на себя они полагаются, не на мощь собственного класса — они уповают на мощь капиталистов, богачей, сильных мира сего, верят в их прозорливость и доброту.

Вальтер задумчиво всматривался в безбрежное море домов, в серый песчаник собора Парижской богоматери, поднимавшегося над этим морем, точно гигантский скелет. В этом городе происходила буржуазная революция 1789 года. В этом городе сражалась в 1871 году героическая Коммуна. В этом городе жили, боролись и умирали мужчины и женщины, которым человечество обязано великой благодарностью, — ведь это они разбудили те могучие силы, которые позволили не только их родине, но и всему человечеству совершить гигантский скачок вперед.

Где-то здесь, среди этого хаотического нагромождения каменных зданий, между собором и Пантеоном, жил Марат, здесь он скрывался в подвалах от королевских сыщиков. Под одной из этих косых крыш, в тесной каморке, он выпускал газету «Друг народа», писал свои страстные воззвания, отсюда он руководил парижским городским самоуправлением.

За площадью, где некогда находилась Бастилия, простиралось кладбище Пер-Лашез и тянулась Стена Коммунаров, у подножия которой версальскими генералами были расстреляны бойцы Коммуны.