Своим радушием, своими прибаутками, своей простотой Щетинин окончательно очаровал, покорил гостей — так, по крайней мере, ему казалось, да скорее всего так и было на самом деле. На завод они приехали уже чуть ли не закадычными друзьями.

Впрочем, Игорь Сергеевич отлично знал, когда следует сменить тон, и по заводу их сопровождал уже совсем другой Щетинин. Этот Щетинин был деловит, собран и энергичен. Гости побывали в заводском музее, прошли по цехам, и всюду попутно, почти незаметно для гостей, Игорь Сергеевич успевал поработать и на себя: где советовал подновить наглядную агитацию, где журил партгрупорга за неявку на семинар, где интересовался, как идет подготовка к комсомольскому субботнику… Вообще же он любил водить иностранцев по заводу. Всякий раз он словно бы заново, свежим взглядом, всматривался в цеховые пролеты, огромность которых не могла не потрясать воображение, вслушивался в лязганье и гуденье кранов, наблюдал за бездушно-точными движениями станка-автомата… Большую часть своего служебного времени Щетинин обычно проводил за составлением разного рода планов, отчетов и справок, на различных совещаниях, семинарах и конференциях, в разговорах, обсуждениях и собеседованиях, но, как это свойственно едва ли не всякому человеку, занятому бумажной работой, старался при случае продемонстрировать свою техническую осведомленность, профессиональную сметку. Однажды знакомый психолог сказал Щетинину, что это типичный комплекс неполноценности. Игорь Сергеевич обиделся тогда и не поверил. Счел это малоудачной шуткой. Но слов этих не забыл. «Возможно, — думал он теперь, — в них была доля истины». Иногда он казался себе белкой в колесе. Все, что он делал, уходило в песок, не оставляло вещественного следа. Впрочем, он не любил таких мыслей. «Комплексовать» — это слово всегда было для него чуть ли не ругательным, стыдным.

Потому-то и нравилось ему водить иностранцев по заводу, что тут он чувствовал себя хозяином положения. В эти минуты он ощущал себя причастным к тому, что на официальном языке протоколов называлось «международным сотрудничеством». И от того, как он осуществлял свою миссию, тоже, в конце концов, зависело укрепление международных контактов. Во всяком случае, у иностранцев не должно было оставаться сомнений в том, что перед ними — человек, в л а д е ю щ и й в о п р о с о м.

Все шло хорошо, все катилось уже к своему финалу — к запланированному обмену опытом и товарищескому ужину. Выступления участников «круглого стола» — цеховых партгрупоргов — были заранее просмотрены и отредактированы Игорем Сергеевичем, так что здесь не предвиделось никакой отсебятины и никаких неожиданностей. Еще, правда, предстоял просмотр любительского кинофильма о заводской базе отдыха, но и тут Щетинин не опасался никаких загвоздок. И как всякий раз, когда какое-либо мероприятие оказывалось хорошо, четко организовано, двигалось точно по отработанному сценарию, в душе Игоря Сергеевича нарастало чувство удовлетворения, ибо он-то отлично знал, сколько невидимых усилий надо было вложить, сколько разных вопросов согласовать, как подстраховаться на случай непредвиденных сбоев и неполадок, чтобы теперь механизм этот, раз запущенный, функционировал бы словно сам собой, без всякой натуги.

Итак, все шло гладко, в полном согласии с планами или, если употребить любимое словцо Игоря Сергеевича, с з а д у м к а м и организаторов, б е з п р о к о л о в, когда вдруг настроению Щетинина был нанесен неожиданный и довольно-таки жестокий удар. И нанес его секретарь парткома Константин Борисович Феоктистов, или же — по водившейся на заводе страсти к сокращениям — КБФ, что, как известно, означает Краснознаменный Балтийский флот. В сокращении этом, кроме простого совпадения инициалов, был еще и особый смысл: ибо Феоктистов некогда, еще в молодости, служил на флоте и любил предаваться воспоминаниям о тех днях, хотя в грузном, лысеющем человеке теперь уже трудно было угадать бравого старшину первой статьи. Однако на разного рода загородные вылазки, будь то коллективный поход за грибами или выезд на рыбалку, он неизменно являлся в немыслимо заношенной, порыжелой мичманке. Да и в своем служебном кабинете он иной раз любил «дать морского разгону», но на самом деле являлся человеком добродушным и даже, как считали некоторые, бесхарактерным. Впрочем, при их-то генеральном попробуй прояви характер! Вот мужик так мужик — буря и натиск: с дороги сметет и не заметит, не оглянется! Все остальные, в сущности, при нем, при генеральном. И КБФ тоже.

В тот момент, когда заводские кинолюбители готовились продемонстрировать болгарским гостям свое творение, КБФ тихонечко отозвал Щетинина в сторону и сказал с принужденной усмешкой:

— Супружница твоя сегодня звонила. И что это вы не поделили, а?

Будто неожиданно хватанули Щетинина по затылку. Никак не предполагал он, что его благоверная так быстро приведет свою угрозу в исполнение. Неприятный холодок испуга — не испуга, скорее унизительного чувства от необходимости оправдываться — пробежал в груди Игоря Сергеевича. Так чувствует себя человек, костюм которого невзначай забрызгала грязью проехавшая мимо машина. И не виноват вроде ни в чем, и бессилен что-либо изменить, и неловко в таком виде показываться на люди. Хочешь не хочешь, а оттирай пятна.

— С жиру бесится! — даже не стараясь сдержать прорвавшееся возмущение, сказал Щетинин.

КБФ чуть посапывал носом и отводил глаза — разговор был ему явно в тягость.

— Смотри, — озабоченно продолжал он. — Жалуется она, что злоупотребляешь ты этим делом… — и КБФ выразительно пощелкал себя по шее.

— Константин Борисович, да я же весь на виду! — слегка даже задохнувшись от несправедливости, воскликнул Щетинин. — Ну, грешен, люблю иной раз рюмку пропустить в хорошей компании, так кто же не любит? Ты, что ли, не любишь? Мы же не ханжи какие-нибудь! И не в Саудовской Аравии живем.

— Ханжи-то не ханжи, да только и пить надо уметь, Игорь Сергеевич. Знаешь, как в народе говорят: «Пей, да не попадайся».

— Я свою меру знаю, — сказал Щетинин упрямо. — По-моему, никого еще не подводил.

— Подводил, не подводил, — вздохнув, отвечал КБФ, — а дыма без огня, говорят, не бывает. Так что лучше поостерегись, вот мой тебе совет.

— Да что нам с тобой, Константин Борисович, в прятки играть? — раздраженно сказал Щетинин. — Я же все понимаю: сигнал был? Был. Тебе надо отреагировать. Ну и считай, что ты отреагировал.

«Черт возьми, — думал он, — разве мало пили мы вместе с тем же КБФ, разве не сиживали за одним столом, локтем к локтю… Это теперь он, дьявол лысый, когда сердце прихватило, стал осмотрительнее, а раньше — дай бог как закладывал! И он же теперь мораль мне читает, мордой об стол возит, отчитывает, как мальчишку, из-за этой стервы!»

— Ишь ты, замарать меня захотела! Да я, Константин Борисович, если хочешь знать, за всю свою жизнь копейки из дому на выпивку не унес. Есть она на столе — я выпью, нет — я о ней и не вспомню. Не знаешь ты меня, что ли?

— В общем, Игорь Сергеевич, мое дело предупредить, — примирительно сказал КБФ. — А дальше сам думай. Своя голова на плечах, не маленький. И семейные дела свои давай улаживай. Негоже будет, если она дальше пойдет жаловаться.

— С нее станет… — буркнул Щетинин.

— Ладно, и закончим на этом. Считай, закрыли вопрос, — с видимым облегчением произнес КБФ. — Да, кстати, вот еще что. Тут из райкома звонили, тебя включают в комиссию, клуб какой-то проверять, что ли. Я не стал вникать, сказал, чтобы прямо на тебя выходили…