Шрифт:
Р а я. Да, надо.
К о с т я. А знаешь что? Я сейчас завезу тебе ключи от моей квартиры. А ты, когда захочешь, зайдешь. Посмотришь, как у меня тут.
Р а я. А ты упорный. Не мытьем, так катаньем… Ну что же… Привози.
К о с т я. И чудесно. Сейчас же. (Поспешно кладет трубку.)
Р а я. Алло!.. (Медленно кладет трубку.)
У Вали Р а я пьет чай. Перед В а л е й раскрытое письмо.
В а л я. А пишет-то… Ни черта не поймешь!
Р а я. Давай я.
В а л я. Сама разберу. Значит, так. (Читает.) «Тут Илюша купил еще один…» Вот, не пойму что…
На авансцене появляются с т а р у ш к а и И л ь я.
С т а р у ш к а. Что-что ты купил?
И л ь я. Еще один телевизор.
Р а я. А зачем?
С т а р у ш к а. Зачем? Ведь у вас уже есть.
И л ь я. А этот специально для тебя. И переключать сможешь с любого места. Хочешь понежиться в кровати — пожалуйста. Любую программу. Скажем, мы смотрим бейсбол, а тебе это ни к чему. (Улыбаясь.) Надеюсь, тебе не повредит такая штука у себя в комнате? Сказать по правде, это идея Пэгги.
С т а р у ш к а. Спасибо. Она очень внимательна, но…
Быстро входит П э г г и с цветами. Улыбается старушке, целует ее и ставит цветы в вазу.
П э г г и. Эли, ты уже сказал маме про телевизор?
И л ь я. Да. И она в восторге.
П э г г и. А я в восторге от твоей мамы. Она ходит по Нью-Йорку как будто всегда здесь жила.
И л ь я (матери). Пэгги говорит, что ты превосходно ориентируешься на улице.
П э г г и. Эли, спроси маму, как ей наш Нью-Йорк? Есть на что посмотреть, не так ли? Это не город — целая страна. Несколько стран. Негритянский район, китайский, пуэрториканский, белые, черные, желтые, коричневые, какие угодно!
И л ь я (матери). Пэгги интересуется, что ты скажешь про Нью-Йорк? Все цвета радуги, не правда ли?
С т а р у ш к а. Да. Как в Одессе во время переворота. Только все сразу. И в сто раз больше. В тысячу.
И л ь я (Пэгги). Мама потрясена.
П э г г и. Чудесная старушка! Но я должна мчаться. Если не возражаешь, я возьму твою машину. В моей что-то булькает.
И л ь я. Но я…
П э г г и. Через тридцать минут я буду обратно. (Целует старушку.) А Бродвей? А Сорок вторая стрит? Скажи маме, что там можно смотреть фильмы хоть всю ночь. (Сделав ручкой, выходит.)
С т а р у ш к а. Что она сказала?
И л ь я. Что на Сорок второй стрит круглую ночь показывают фильмы.
С т а р у ш к а. А есть любители смотреть кино ночью?
И л ь я. В Нью-Йорке есть любители на все. И есть все. Надо только уметь крутиться. У нас нельзя быть на последнем месте.
С т а р у ш к а. А ты на каком?
И л ь я. На своем. Это главное.
Р а я. А что у него за работа?
В а л я. Вот старуха как раз его об этом и пытает.
С т а р у ш к а. Я так и не пойму, что у тебя за профессия?
И л ь я. Я разве не говорил? Агент.
С т а р у ш к а. Ты писал — юрист. Я думала, адвокат. А агент — это что: сыщик?
И л ь я. Я литературный агент. Это все вместе. Но не забивай ты себе голову лишними вещами.
С т а р у ш к а. Значит, ты что-то вроде писателя?
И л ь я. Нет. Я нахожу ему сбыт. И получаю свои десять процентов.
С т а р у ш к а. За что?
И л ь я. Я же говорю. Без меня его надуют.
С т а р у ш к а. Кто?
И л ь я. Как — кто? Все.
С т а р у ш к а. Зачем?
И л ь я. О господи, мама!.. Я же объясняю… Нет, тебе этого не понять.
С т а р у ш к а. Я только хочу знать одно: что делаешь ты? Печатаешь книги?
И л ь я. Нет. Это издатели. А я между ними и писателем.
С т а р у ш к а. Ничего не понимаю. Они что — без тебя не могут договориться?
И л ь я (усмехнувшись). Договориться!.. Ты пойми, в любом деле может быть успех и провал. И выигрывает тот, кто знает конъюнктуру. Я уже не говорю о том, что хороший продавец никогда не должен класть всех яиц в одну корзину. Так вот, все это учесть — моя профессия.