М а р г а р и т а. Я все думаю, няня.

Н я н я. О чем?

М а р г а р и т а. Скажи, разве обязательно в семье должен быть ребенок?

Н я н я. Если муж и жена любят друг друга, то, конечно будет. Для того и семья.

М а р г а р и т а. А если люди любят, а ребенка нет?

Н я н я. Не беда. Любящая жена в муже и ребенка увидит.

М а р г а р и т а. А вдруг у меня не будет ребенка, когда я выйду замуж?

Н я н я. Обязательно будет. Вот ведь ты какая у меня здоровенькая. Хуже, когда ребенок есть, а замуж не вышла.

М а р г а р и т а. Почему?

Н я н я. Кто же на такой женится?

М а р г а р и т а. А разве нельзя жениться на девушке, если она… согласилась полюбить до замужества?

Н я н я. Хорошему человеку, пожалуй, все равно, но…

М а р г а р и т а. А зачем выходить за плохого? Разве это не ужасно, если на тебе женится плохой человек?

Н я н я. Ох, голубушка моя, уж и не знаю, что тебе сказать. Да ты спи и не тревожь себя попусту. Бог даст, и хороший человек тебя в жены возьмет, и дети у вас будут.

М а р г а р и т а. А какой человек хороший, няня?

Н я н я (подымаясь и поправляя на Маргарите одеяло). Какой? Да такой, которому нечего скрывать, каков он есть. Спи.

М а р г а р и т а. Сплю. (Закрывает глаза.)

Няня уходит.

(Некоторое время лежит неподвижно. Затем медленно подымается с кровати.) Я люблю тебя так, мой милый, что ничего для тебя не пожалею. Ты будешь иметь сына. Господи, помоги мне и укрепи меня. (Смотрит вверх, словно молясь, руки сложены на груди. Затем бежит к окну и шлет туда поцелуй.)

Мгновение — и на окне М е ф и с т о ф е л ь. Он молча подходит к ней, обнимает ее и окутывает плащом. Ее голова у него на груди. Глаза Мефистофеля закрыты. Так вдвоем они идут к кровати и останавливаются подле нее. Мефистофель, откинув голову Маргариты, целует ее. Она отодвигает голову, смеется, он ловит ее рот своим, внезапно она сама охватывает его руками и целует.

М е ф и с т о ф е л ь (становится на одно колено, страстно). Я молю тебя стать матерью моего сына. (Целует ее руки.)

М а р г а р и т а. Подожди… (Отбегает от него к светильнику, который стоит неподалеку от зеркала. Там, лукаво приложив палец к губам, как бы призывая к тишине, она гасит свет.)

З а н а в е с.

Кабачок под названием «Тихая обитель». Слева — входная дверь. От двери вглубь — стойка с высокими табуретками. За стойкой — х о з я и н, толстый монах с лоснящимся веселым красным лицом и рыжими волосами. Лет ему пятьдесят пять. Одет в черную рясу, рукава засучены.

Посередине — площадка, вокруг которой — столики. За столиками сидит самая разношерстная публика: м а т р о с ы, т о р г о в ц ы, р е м е с л е н н и к и, в одиночестве сидит л е к а р ь. Обслуживают ж е н щ и н ы, одетые как монахини. Их лица, обрамленные черными платками, кажутся бледными. Черные сутаны спускаются до пят. Эти женщины мелькают черными тенями, весело уклоняясь от заигрываний и разнося напитки и закуску.

Из пяти табуретов у стойки заняты два. На них, обнявшись, сидят два товарища — м о р я к и. Оба пьяные, не очень сильно, но очень шумно.

П е р в ы й м о р я к (икая). Еще бутылку рома!

В т о р о й м о р я к. Имм-м-енно.

Пьют.

П е р в ы й м о р я к. Ничего, пить можно. Но ты меня можешь повесить на рее фор-бом-брам-стеньги вверх ногами на пять суток, если он и вполовину так крепок, как тот, который мы пили в (икая) Италии… Эх!.. Тоска!..

Л е к а р ь (с соседнего столика). Я бы не советовал вам, друзья мои, пить эти иноземные специи. Они раздражают печень, и это вызывает усиленный прилив желчи к спинному хребту, что ведет к закупорке кишечника, а уж отсюда и происходит тоска.

П е р в ы й м о р я к (икая). Эх, что ты понимаешь. (Соседу.) Еще по одной. (Наливает.)

В т о р о й м о р я к. Им-менно.

Пьют.

П е р в ы й м о р я к. Нет, этот ром недурен… Но ты меня можешь повесить на рее грот-бом-брам-стеньги вниз головой на десять… нет, на две… надцать суток, если он не слабее в… сто раз, чем тот ром, что мы пили в этой… как ее… (икая) Испании…