Поэтому сейчас я соберу принадлежности для рисования, оденусь в новые вещи и займу свое место на трибуне для маляров. И буду надеяться, что Гордиану Анэстею поможет доброе чудо. Как жаль, что ничем не смогу его поддержать.

Йерген признал, что во мне есть чудодейская сила. Ох, если бы я хоть что-то умела…

Я незаметно вливаюсь в нарядную толпу, шагающую на Арену. Люди громко переговариваются, голоса звенят в радостном предвкушении. Для большинства это праздник. Все считают себя избранными, ведь им удалось получить приглашение и оказаться так близко от королевской семьи и знати Арглтона. И увидеть невероятное.

Некоторые ведут с собой сыновей. Я не знаю, чему темная магия и кровопролитие научат этих детей.

То тут, то там в обрывках разговоров слышу «Гордиан Анэстей». Имя произносят на разный манер, но по большей части с надеждой. Я же понимаю, что мысленно с ним попрощалась. Как прежде сделала это с бабушкой, дедом, мамой и с папой, с друзьями родителей и многими из тех, кого знала. Все они пробыли в моей жизни разное время, но конец для всех был одинаков. Их кроммы забрали.

Все, кто мне дорог, уходят. Нет даже могил. Не помянуть у надгробия…

Интересно, что чувствует Йерген? Эльф живет на свете дольше меня. Живет среди людей, чьи судьбы как песчинки ускользают из пальцев.

Я надела подаренный Гордианом Анэстеем платок. Это мой жест благодарности, самая малость, что могу для него сделать. Если он случайно взглянет на трибуну маляров, то увидит меня и поймет, что его подарок понравился. Что он, - Гордиан Анэстей, - для меня важен. Я умею быть благодарной.

Дорогой шелк ощущается как нечто враждебное, чуждое моей рабской природе. Я чувствую платок отдельно от себя. Даже на мгновение не получается забыть о том, что на мне тряпка ценой… С мою руку? Или ногу? Или даже с половину меня? Я не знаю, сколько сейчас стоят люди, а сколько – иноземные шелковые платки. Прежде не думала о том, что могу выкупиться у Йергена. Как, куда и зачем? Но в свете недавних событий…

Мне кажется, шелк с меня сейчас сдернут, и сбегут, затерявшись в толпе. Или он сам слетит, попросту упадет, сдутый ветром. А я не сразу замечу, потому что на мне теплый нижний платок.

Арена похожа на исполинский, гудящий голосами котел. Я никогда не видела столько людей одновременно. Зрители плечом к плечу набились на тесные ряды скамей. Случайных здесь нет, все одеты в черное. Меня передергивает от узнавания: покатые своды трибун напоминают пустошь возле Дома Драконов. Только вместо угольной гальки здесь сотни и сотни голов. Довершают сходство кроммовы знамена на крестовинах распорок. Они установлены на самом верху, по кромке последней трибуны. И кажется, это злобные великаны заглядывают в чашу Арены.

Трибуны для самых почетных гостей более просторные и устроены очень удобно. Вместо скамей там креслица, крытые мехом. На каждом лежит свернутое одеяло. Пока эти трибуны заполнены лишь наполовину. Кроммы и Арглтонская знать появятся лишь к началу.

Я рада, что мне не приходится лезть на верхотуру лесов. В этот раз нам отвели обычную часть трибуны, здесь мы пытаемся разместиться со множеством сумок и переносных столиков, которые некуда деть. Большинство художников устроили склад в проходе, а сами ограничилось небольшими дощечками, пергаментом да угольными палочками. В такой тесноте не до обширных заметок.

Место рядом со мной пустует – оно отведено Йергену. Справа сидит мастер Ватолобей. Когда я устраивалась, старик окинул меня презрительным взглядом. Но я заметила, как вытянулось его лицо: мой роскошный платок не остался им незамеченным. Должно быть, уже расползлись слухи, что у меня появились крупные заказчики.

– Что-то ты совсем оборзела, рабыня. – Цедит сквозь зубы мастер Ватолобей. – Убери свою задницу с кресла и садись как положено. На колени, наглая девка!

– Снизу она ничего не увидит. Придется вам потерпеть неудобство. Всего один раз, мастер Ватолобей. Тем более, много места Кирстен не занимает. – Йерген словно из-под трибун прорастает. Я не видела, как он подошел. – Может, она и рабыня. Но заказчики у нее превосходные.

Он втискивается на свободное место рядом со мной. На красивый платок не обращает внимания.

– Твоя девка не имеет права работать. – Буркает мастер Ватолобей.

– Так Кирстен и не работает. Я работаю. Вы же не ругаете лошадку за то, что она прет телегу туда, куда вам не нравится. Нет, вы наорете на кучера. Так и здесь, мастер… - К большому моему облегчению, голос Йергена тонет в реве толпы. Я привыкла к своему положению, но никому не понравится слушать, когда его обсуждают будто скотину.

Появляется семья Его Величества Ампелиуса Виэктриса Гобнэте Первого. Мой живот крутит от отвращения, ребра снова начинают болеть. Я рада, что не поела. Смотреть на Истинных не могу, опускаю глаза на пергамент. Начинаю бесцельно корябать углем.

– Наместник совсем плох. – Говорит Йерген.

??????????????????????????

Заставляю себя на мгновение оторваться от рисунка, ищу в строе одинаково черных фигур отца нашего Келебана. Какое тяжелое зрелище… Наместник даже не идет, как вещь он волочится по воздуху, подтягиваемый к креслу колдовской силой. Его ноги безвольно висят, мысы едва касаются досок настила. Неестественно вывернувшись в пояснице, наместник машет толпе. Рука мотается, как привязанная. Голова завалилась на бок, глаза выкатились, радужки круглые как монетки. Он похож на кошмарную куклу.