— Халат подай, — бросил маркизу.

Филипп укутался в халат и поспешил налить вина.

— Ну? Из тебя клещами каждое слово вытягивать надо?

— Кристина — семнадцать лет, почти восемнадцать. Эмма — пятнадцать лет. Баронские дочери. Около четырех лет назад покинули город и примкнули к лагерю ренардистов.

— Та, что лицом к нам стояла, — старшая?

— Да.

— Что можешь сказать о ней?

— Девушка строга, воспитана в лучших традициях последователей Ренарда. Есть жених из местных. Девственница.

— А младшая?

— Филипп, она еще ребенок, остановись.

— Видел я этого «ребенка», — усмехнулся Филипп. — Вполне сформировавшаяся девушка. Приведи мне их — на месте разберемся.

— Филипп, как я тебе их достану? Ты меня в это змеиное логово посылаешь? Ты войну развязать хочешь?

— Не зли меня, Адриан, — сухо парировал Филипп. — Достань мне их. Как ты это сделаешь — меня не волнует.

— Они ренардистки, Филипп. Они ведь не покорятся. Или ты просто убьешь их, как хотел убить Полину?

— Адриан, я не понимаю, что за бунт? — Филипп отставил опустевший кубок, неотрывно глядя на осмелившегося перечить маркиза. — С каких пор тебя стали волновать судьбы этих шлюшек? Уж не Полина ли твоя на тебя так воздействует, а? Ты становишься сентиментальным. Не заставляй меня жалеть, что я пошел тебе навстречу и позволил забрать девчонку. Я ведь могу ее и обратно потребовать. Вот скажи мне, друг мой, ты у меня девку выпросил — ты ею хоть воспользовался? Или до сих пор ходишь вокруг да около?

— При чем здесь Полина? Ренардисток мы никогда не трогали. Это отдельная каста, из-за них может начаться гражданская война.

— Это не твоя забота. Твое дело — выполнять приказ.

Где-то внутри полегчало, когда Филипп прервал пытку-игру в гляделки и отошел, видимо, поверив, что не Полина сделала его верного приспешника столь мягким и сомневающимся. Да, Адриан до сих пор не притронулся к своей добыче. Да, методы Филиппа для него не столь приемлемы, и насиловать будущую жену совсем не возникло желания, как никогда не возникало желания разделить забавы своего короля и поучаствовать в многочисленных оргиях, куда приглашались все желающие. Впрочем, Филиппу о столь разнящихся взглядах знать совсем необязательно.

Филипп налил себе еще вина и продолжил, уже без прежней злости:

— Не трясись. Не будет никакой войны. И похищать никого не надо. В мою постель они придут сами — меня сейчас другое интересует. Сколько старшей? Пусть даже восемнадцать. Если сейчас ей восемнадцать, то на момент смерти Ренарда ей было только тринадцать. Не думаю, что девочка в тринадцать лет могла так интересоваться политикой, чтобы теперь стать ярой ренардисткой. Их молодняк — ренардисты вынужденные. Им родители внушили. А это наш шанс, мы можем переманить их на свою сторону. Вот что, Адриан, я хочу пообщаться с этими девушками поближе. Надо их выманить из этого логова — пусть сами придут ко мне. Да, красивые девушки, и вон там, — Филипп кивнул на стоящую за спиной маркиза широкую кровать, — эти сестрички смотрелись бы прекрасно! Но раз уж они ренардистки… Возможно, они неплохую помощь нам окажут — я хочу избавиться от этой гниющей язвы на своей территории. Они живут в заточении, а мы покажем им другой мир. Пусть видят, что и здесь есть жизнь, и жизнь эта совсем неплохая. Если мы переманим их молодняк на свою сторону — это осиное гнездо развалится само собой. Останется кучка фанатиков, которую можно будет удавить, просто позволив твоим бравым ребяткам прогуляться. И никакой войны не будет — некому воевать окажется.

— Как ты собираешься их переманивать?

— Пока не знаю. Хотя… Через неделю у их драгоценного Ренарда был бы день рождения. Можно устроить в городе день его памяти и пригласить молодежь на праздник. Я даже готов предоставить для этого зал Дворца. Пусть видят, что я тоже дорожу памятью отца, а приглашение его последователей станет актом примирения. Я не поскуплюсь — они там с голоду помирают, а я их накормлю. Я им праздник устрою, ну и объясню доходчиво, что нет у меня брата и не было никогда. Что напрасно ждут того, кто никогда не придет. Что среди обмана они живут и иллюзий.

— А если они не купятся на это?

— Посмотрим. Адриан, вымани мне их. Мне нужен их молодняк и нужны эти сестрички. Сделай так, чтобы они пришли на праздник. Адриан, ты же у меня умный, правда? Не мне тебя учить. Приведи мне сестричек. В конце концов, не думаю, что эти фанатики хотят открытого конфликта со мной — у меня армия, и я могу хоть завтра уничтожить их всех. Сыграй на этом.

Неожиданное приглашение отшельников на праздник в честь Ренарда застало врасплох всех. Столичные недоумевали, зачем понадобилось молодому королю протягивать дружелюбную руку тем, кто высокомерно отказался ему подчиниться; ренардисты же к столь странному поступку Филиппа оказались и вовсе не готовы — с затаенным страхом и недоверием слушали они посыльных, а потом попрятались по своим домам и вполголоса обсуждали, что же им теперь делать: отказ может вылиться в открытое противостояние, исход которого предопределен, и, увы, совсем не в пользу отшельников; согласие же гордому народцу противно, да и, что греха таить, опасно — кто ж знает, с чего бы Филиппу, на дух отца не переносящему, вдруг такое празднество затевать и отрекшимся людям столько внимания уделять!

В баронском семействе к вниманию со стороны Филиппа отнеслись с особым недоумением — посыльные лично навестили барона и вежливо пригласили его дочерей, давая недвусмысленно понять, что их присутствие во Дворце крайне желательно, а отказ будет расценен не иначе, как личное оскорбление Его Величества. Опешил барон, не нашелся, что ответить незваным гостям — те пожелание короля передали, откланялись да удалились, а он еще долго стоял на террасе, и все казалось ему, что недопонял он что-то, ослышался. Какое дело Филиппу до его девочек? Когда же дочери любимые успели так гаденыша этого заинтересовать? Или упустил он что-то? Недосмотрел?