Шрифт:
И снова наступило молчание.
Старик сосредоточенно жевал губами, глазенки мальчика восторженно засияли.
Картошка была готова.
— А мне нельзя с вами золотоискателем сделаться? — осторожно и умоляюще спросил мальчик.
— Вот как времена меняются, — словно отвечая на свои затаенные мысли, сказал старик. — Меня пастор окрестил, когда мне исполнилось пять лет, и я смог сам пойти на лыжах в церковь за пятьдесят километров принять святое крещение. Летом совсем пути не было, а зимой только лыжи. А сейчас и дорогу нагатили, и Илмари в золотоискатели с двенадцати лет рядится!
— С тринадцати, — поправил деда Илмари.
— Нет, Илмари, — улыбнувшись, ответил Коскинен, — молод еще ты, а камни приноси — может быть, они и пригодятся.
Много Илмари натаскал в избу камней.
Но в ту минуту его внимание было занято другим.
Он жадно смотрел на финский нож, которым Олави расщеплял полено, готовя растопку.
Нож Олави должен был бы понравиться всякому, понимающему толк в этом деле. Большой, но в меру, красивый не как безделушка, а как вещь, необходимая в жизни каждому мужчине. Ни на какую дамасскую или золигенскую сталь не променял бы Олави этот простой нож.
Для каждого финского мальчика пукко является как бы свидетельством мужества, зрелости, гражданского совершеннолетия [8] .
Дед тоже смотрел на работу Олави, но она рождала в нем совсем другие чувства.
— Из лучины не сделать полена, из шестидесятилетнего — двух парней по тридцать лет.
И старик, благодаря за угощение, стал собираться восвояси.
На прощанье Лундстрем хотел помочь старику разжечь табак в трубке и чиркнул уже спичку, но старик замотал головой и, с неожиданной торопливостью отстраняясь, сказал:
8
Впрочем, не только мальчиков. Финляндское правительство иногда награждало своих чиновников и дипломатов специально изготовленными финскими ножами.
— Нет, благодарю, не надо. Я ни разу в жизни не закуривал трубки от спички. Я не доверяю этим штукам, которые зажигаются с треском и брызжут в лицо искрами. Они всегда гаснут не вовремя. Нет, у меня для этого есть трут и кремень, уголек из очага или костра: другой совсем аромат получается.
Как только староста с внуком ушли, Коскинен скомандовал:
— Спать, завтра с утра за дело!
Утром наняли они стряпухой девятнадцатилетнюю Хильду, батрачившую в этой деревне уже второе лето, и отправились на работу.
И все в деревне думали — старик проболтался, что приехали золотоискатели. И, передавая эту новость, многозначительно намекали на общую выгоду хранить ее в секрете.
Хильда тоже думала про своих новых хозяев, что они золотоискатели, и, хотя в разговорах их слово «золото» почти не слышала, она решила, что так надо для дела.
Действительно, так нужно было для дела. Много Хильде было хлопот с камнями, каждый камень она обтирала тряпкой.
Хильда была высокая крепкая работящая девушка и ничего особенного, казалось, на первый взгляд не представляла. Она напоминала березку, холодную и малопривлекательную, на которой мимоходом останавливают взгляд, чтобы сразу же перевести на цветущую рябину или снежную черемуху.
В двух километрах по реке вниз от селения, на левом берегу, стояла высокая сосна; кора у вершины была обуглена: в нее ударила молния. На высоте человеческого роста слабо прочерчена зарубка — стрелка.
— Это то, что нам надо, — сказал Коскинен, когда товарищи подошли к сосне. — В ста шагах отсюда на запад должна находиться лесная сторожка.
Однако сторожки не было, и только утоптанная на прогалине земля, обугленные недогоревшие коряги и несколько полусгнивших досок говорили о том, что здесь когда-то могла находиться хижина.
Обнаружив эту полянку, товарищи пошли дальше за Коскиненом.
От прогалины начиналась тропинка, которая, змеясь, вела обратно к речке, но уже шагов через пятьдесят тропинка исчезала среди кочек, покрытых вереском и брусничными кустами.
Лундстрем нагибался почти у каждой кочки, брусника сыпалась бисером в его горсть, и он придавливал языком к нёбу прохладные, острые на вкус ягоды. Обрывая со встречных кустиков ягоды, Лундстрем отстал от товарищей и поэтому так и не понял, какой приметой руководствовался Коскинен, когда, внезапно остановившись, спокойно сказал:
— Здесь.
Солнце, замечательное осеннее солнце, пробиралось через уже начинавшую желтеть листву и золотило все лесные паутинки, и сквозь заросли видно было, как дробится оно в течении быстрой речки.
— Здесь, — сказал Коскинен и посмотрел, нет ли вблизи посторонних.
Никого не было. Лундстрему казалось, что лес был тих, как никогда, в эту торжественную минуту.
Коскинен продолжал:
— Положение острое, каждый день наша буржуазия может объявить войну Советской России. Всякий сознательный рабочий-финн будет против этой войны, но разговоров в таком деле мало, — нужно оружие. Без оружия нас могут погнать, как стадо баранов. Наша задача — доставить на север оружие, чтобы там оно было под рукой каждую минуту. И здесь это оружие мы достанем.