И никогда не спрашивали — почему?

Клаас помнил эту проповедь «Небесного Клинка», ведь именно после неё получил своё задание. И сейчас, невольно вспоминая, он понимал, что среди всего, сказанного их Богом, есть… исключение.

Дрого был не таким. Там, где прочие цеплялись за невежество, он постоянно был вынужден выбирать и, что более важно, защищать свою мысль от бесконечного пространства возможных мыслей; своё действие от бесконечного пространства возможных действий. Зачем укорять любовницу за то, что она плачет? Почему бы просто не стукнуть её? Почему не посмеяться над ней или не утешить её? Может, просто не обращать на неё внимания? Почему не поплакать вместе с ней?

Что делает один ответ правильнее другого? Нечто в крови человека? Слова убеждения? Бог?

Или, как утверждал «Небесный Клинок» — цель?

Дрого, сын своего народа, живущий среди него и обречённый среди него умереть, выбрал кровь. На протяжении долгих лет он пытался поместить свои мысли и страсти в рамки узких представлений дотракийцев. Но, несмотря на звериную выносливость, несмотря на природные дарования, соплеменники Дрого постоянно чувствовали в нем какую-то неправильность. Во взаимоотношениях между людьми, каждое действие ограничено ожиданиями других — это своего рода танец, и он не терпит ни малейших колебаний. А дотракийцы замечали вспыхивавшие в нём сомнения, посеянные его отцом — Бхарбо. Другие соплеменники понимали, что Дрого старается, и знали, что всякий, кто старается быть одним из них, на самом деле чужой.

Потому они наказывали его перешёптыванием и настороженными взглядами, не только когда он сблизился с кхалиси, но и на протяжении долгих лет…

Дрого ежедневно доказывал, что он лучший. Он постоянно дрался, убивал и выбивал своё право на жизнь. Столько лет мучений и ужаса… Целая жизнь, проведённая среди ненавидящих дикарей. В конце концов Дрого проложил свой собственный путь, путь одиночки, путь безумия и убийства.

Не даром он в одиночку зарубил всех кровных всадников погибшего Ого. Не даром он притащил его оглушённого сына. Не даром помогал разжигать костёр и смотрел, как его… кхалиси, вошла туда.

Он превратил кровь в воды очищения. Раз война — предмет поклонения, то Дрого требовалось сделаться самым благочестивым из дотракийцев. Не просто одним из них, а величайшим из всех. Он сказал себе, что его руки — его слава. Что он, Дрого, ныне не просто кровный всадник, а кхал.

И он продолжал твердить это себе даже сейчас, не понимая того, что каждый его шрам на теле, каждая капля крови, попавшая на руки, отмечали не его честь, а будущую смерть «Небесного Клинка». Человека, унизившего его отца, который передал свои незаконченные дела сыну. Чем было это безумие, если не всепоглощающим нетерпением, потребностью наконец-то завладеть тем, в чём мир ему отказывал?

Клаас видел, что Дрого не просто хочет убить Моустаса, он хотел убить его сейчас, причём неважно, Моустас это был или нет. Он убивал каждого, кто вставал на его пути так, будто бы это был тот самый «Небесный Клинок».

В ярости Дрого превратил весь мир в замену своего врага. И тем самым мстил за себя.

Несмотря на всю точность этого анализа, он мало чем помог Клаасу в попытках завербовать этого человека. Ведь неважно, считает ли дотракийский дикарь их Бога своим личным врагом или нет, если он не знает, кому они служат?

Зачем ему вообще был нужен Дрого? Несмотря на все свои нелицеприятные качества, на тот момент он казался убийце тем, кто мог им существенно помочь. Сплотить вокруг себя остатки разбежавшегося кхаласара, собрать его в единый кулак, показать силу и мощь, которая заставит считаться с ними остальных, пока драконы не подрастут.

А сила им нужна, ведь без неё маленьких ящериц легко мог забрать первый же попавшийся человек, наделённый властью. Что может сделать сотня оставшихся с Дейнерис стариков, детей и калек? Если же пойти к работорговцам, к Визерису, как хочет Дени, то тогда девушка просто станет куклой, запертой в башне, а ящерицы, опять же, попадут к её брату.

«Небесный Клинок» был против такого расклада, что опять же отбрасывает убийцу к необходимости думать, как поступить. Следует использовать Дрого… но он представляет опасность для их Бога…

Впрочем, «Небесному Клинку» ли боятся дикаря, пусть и умного?

Так ещё пару недель назад думал Клаас, вот только это не позволило ему суметь до конца понять этого человека. Дрого уходил от него, как бы убийца не пробовал найти к мужчине подход. Будто бы они поменялись местами и это вестеросец являлся неграмотным варваром.

Тогда он пошёл от обратного. От Дейнерис.

Как Клаас выяснил, дикарь не мог отвести от неё взгляд с самого начала. С самой первой их встречи. Чувства росли и развивались, и по итогу Дрого сделал её своим образом жизни, своим доказательством того, что следует верным путём. Дени заслонила Моустаса, подменила собой. И этим можно было воспользоваться.

Дрого влюбился, словно мальчишка! Вот только Клаас видел, что влюбился он не в неё, а в идею любви к ней. Потому что если он любит её, то уже не может разорвать себя пополам, заставляя одновременно также яростно ненавидеть «Небесного Клинка». Слишком много чувств для одного человека!