— Да, но как насчет Сета? — спрашиваю я, упираясь локтями в стойку, когда он бросает кусок масла в миску.

— Что насчет Сета?

— Не кажется ли тебе, что он не в восторге от того, что ты тусуешься со мной, ведь я мегера и все такое.

— Ну, поскольку я не очень люблю мегер или женщин в целом, я почти уверен, что он не будет возражать. — Он улыбается, и это, наверное, самая счастливая улыбка, которую я когда-либо видела.

— Я не это имела в виду, — говорю я. — Я имела в виду то, что у него, кажется, проблемы со мной.

— Он просто любит драму, — объясняет он, открывая еще одну пачку масла. — Он справится с этим, как только поймет, что ты не собираешься украсть его славу.

— Украсть его славу?

— Да, ты очень колоритная. — Он смотрит на меня взглядом, от которого мне становится легко внутри, и мне как бы хочется его обнять.

Я опускаюсь на стул.

— А колоритность — это хорошо, верно?

— Конечно. — Он протыкает кусок масла ложкой. — Кроме того, мы с тобой будем тусоваться на работе, когда я начну свою работу в «Мунлайт дайнинг». Это неизбежно.

— Ты собираешься работать в «Мунлайт дайнинг и дринкс»? — Спрашиваю я.

Он кивает.

— Да, я начинаю во вторник.

Я стараюсь не думать о том, что у меня сейчас только одна работа и гораздо больше счетов. Кроме того, заработок, который я получала от сделок, больше не вариант. Моя жизнь меняется, и я не знаю, хорошо это или плохо.

— Ну, вот небольшой совет: большинство ночей поток людей очень маленький, а чаевые — отстой.

— Спасибо за информацию. Тогда я позабочусь о том, чтобы обслужить как можно больше клиентов. Таким образом, чаевые, которые я получу, компенсируют это. — Он улыбается мне. — Я умею ослеплять.

— Не сомневаюсь. — мне смешно — Думаю, мы с тобой могли бы поладить, Грейсон.

— Ты так думаешь? — дразнит он легким тоном, откладывая ложку. — Знаешь, что, по моему мнению, было бы идеальным моментом для знакомства с новым соседом по комнате? Выпекать вместе пирожные.

— Я не пекла пирожных или чего-то еще с шести лет, — признаюсь я.

Он прижимает руку к сердцу и качает головой.

— Ну, мы должны это изменить. Конечно, лучше всего сближают пирожные «Брауни» — если ты понимаешь, о чем я, но у меня нет никакого горшка.

— Пирожные с травкой? — заинтересованно спрашиваю я.

— О, да. — Он берет миску и направляется в угол кухни. — Мои родители были хиппи и постоянно делали их.

— И позволяли тебе их съесть?

— Нет, но я начал красть их, когда мне было около пятнадцати лет, тогда я проходил подростковую бунтарскую стадию. Не буду врать, я до сих пор иногда делаю это, когда хочу расслабиться.

— Ты тоже носил темную одежду и писал депрессивные стихи?

— Да, к темной одежде. — Он открывает микроволновку и ставит миску внутрь. — Но не к поэзии. Мне больше нравились тексты и музыка.

— Ты все еще пишешь? — Спрашиваю я. — Или играешь на чем-нибудь?

Он качает головой, закрывая дверцу микроволновки.

— Нет, я, может быть, и увлекался этим, но я был не очень хорош. — Он нажимает кнопки на микроволновке, и она включается. Затем он поворачивается и откидывается на стойку лицом ко мне, скрестив руки на груди. — Так какой была твоя мятежная фаза, Вайолет?

Я бросаю взгляд на свою темную одежду, скрывающую татуировки.

— Думаю, я все еще могу проходить через это.

— Против кого бунтуешь? — Спрашивает он.

— Против Себя.

Он смеется себе под нос.

— Как насчет твоих родителей? Они ненавидели — или все еще ненавидят твою мятежную жизнь?

Мое сердце опускается в живот, и я внезапно вспоминаю, куда я направлялась до того, как отвлеклась на этот разговор.

— Знаешь, — говорю я как можно спокойнее, вставая со стула. — Если ты действительно хочешь испечь пирожные с травкой, я могу с этим помочь.

Его брови приподнимаются, когда позади него пищит микроволновка.

— О, правда?

Я пожимаю плечами, отступая в свою комнату.

— Это зависит от тебя. Я просто предлагаю.

Он отходит от столешницы и открывает дверцу микроволновки.

— Что ж, я не собираюсь отказываться от предложения.

Я улыбаюсь своей фальшивой, блестящей улыбкой, той, которую я наклеиваю на лицо, когда мне нужно выглядеть счастливой.

— Я скоро вернусь. — Я ныряю в свою комнату и подхожу к коробкам, сложенным у изножья неубранной кровати размера кингсайз. Я роюсь в них, пока не нахожу бутылочку с рецептом, в которой храню свою заначку. Я удивлена, что Престон не попросил ее обратно, но он, вероятно, был слишком помешан на экстази, чтобы даже вспомнить, что она у меня была. Но я не сомневаюсь, что он в конце концов вспомнит и придет спросить об этом. Кажется, мне должно быть не все равно, но на данный момент это не так.