Они оба смеются надо мной, а потом мы входим в этот спокойный ритм, смотрим новости, попивая пиво. В конце концов Сет встает и роется в шкафах в поисках еды, наконец, возвращаясь с пирожным. Он жует его, пока я смотрю, как дикторы рассказывают обо всех плохих вещах в радиусе ста миль. Я почти не обращаю внимания, думая о том, как мне просто пойти в комнату и снова извиниться перед Вайолет, все исправить.

Мой разум начинает переполняться мыслями о том, как помириться с ней, как вдруг я слышу, как репортер по телевизору произносит имя «Хейс». Я на мгновение возвращаюсь к реальности и обращаю внимание на экран. Репортер быстро рассказывает о том, что дело об убийстве в Шайенне вновь открывается через тринадцать лет, и что, если у кого-то возникнут какие-либо вопросы, звоните по этому номеру. В комнате становится очень тихо, когда я смотрю на экран, даже когда идет реклама. Я отвожу взгляд только тогда, когда Грейсон встает и потягивается.

— Я собираюсь принять душ, — объявляет он и выходит из комнаты.

Сет встает с дивана.

— Пойду покурю, — говорит он мне. — Хочешь пойти со мной?

Я качаю головой, и его лицо искажается от замешательства, потому что я редко отказываюсь от перекура.

— Хорошо, — говорит он, приподняв брови, покидая меня и выходя на балкон.

Интересно, почему никто из них не реагирует так, как я, но опять же, никто из них не знает того, что я делаю с Вайолет. Они могли даже не знать ее фамилии, так как она так не хотела называть ее мне.

Иисус. Что я делаю? Я имею в виду, может быть, это не связано с ней, но она только сегодня пошла в полицейский участок, и она выросла в приемных семьях, она не рассказала мне, что на самом деле случилось с ее родителями. Но, кроме этого, я мало что о ней знаю, что кажется таким неправильным в данный момент, особенно если она хранит это внутри себя, всю эту смерть. Смерть так тяжела. Я знаю это.

Боже, ей должно быть больно. Я встаю и иду к двери спальни. Она заперта, поэтому я стучу. Требуется еще несколько ударов, прежде чем она открывает дверь с выражением на лице, которое вонзается мне в грудь. Она не плачет, не хмурится и не расстраивается. Она просто выглядит так, будто тонет в нехватке эмоций. На столе в углу стоит небольшой телевизор, а на экране тот же новостной канал, который я только что смотрел.

Она бросает один взгляд на мое лицо и говорит:

— Не спрашивай меня. — Затем она отступает от двери и плюхается на кровать. Отчаяние проникает в ее голос. — Пожалуйста, только не спрашивай меня об этом.

Какого черта мне не спросить ее? Ее родителей убили? Так много вопросов. Я хочу понять ее жизнь, ее, и, что хуже всего, я просто хочу обнять ее и сказать ей, что все будет хорошо, как мне хотелось бы, чтобы кто-то сделал для меня после смерти Эми. Но это то, чего хотел я, и я понятия не имею, хочет ли этого она. Единственное, что я знаю, это то, что она просила меня ни о чем ее не спрашивать, и, если она этого хочет, я дам ей это.

— Я собираюсь пойти взять что-нибудь поесть, — говорю я ей, цепляясь за дверной косяк и подавляя желание засыпать ее вопросами. — Ты хочешь пойти со мной?

Она качает головой, глядя в потолок; ее руки свисают с кровати.

— Нет, спасибо.

— Хочешь, я принесу тебе что-нибудь?

— Если хочешь.

— Хорошо, я принесу тебе что-нибудь, — говорю я, отпуская дверной косяк. — Или, если хочешь, я могу просто остаться и потусоваться с тобой.

— Я хочу побыть одна, — шепчет она. — Пожалуйста, просто иди. Мне сейчас нужно побыть одной. — Она тянется к фиолетовому плюшевому мишке на кровати, обнимает его и переворачивается. Требуется много сил, чтобы не лечь в постель и не обнять ее, но я этого не делаю, потому что она попросила меня этого не делать.

Вайолет

Сегодняшний день превращается в самый дерьмовый день из всех дней в дерьмовой истории, из которой состоит моя жизнь. Все шло хорошо. Двенадцатое утро подряд я вставала в своей новой квартире на новой кровати и впервые не был дезориентирована. Хорошее начало. Потом я читала книгу, которая расслабляла, и я не думала все время о своих родителях или их смерти. Вдобавок я не видела Люка все утро. Я избегаю его с тех пор, как он узнал о моих родителях, потому что не хочу, чтобы он смотрел на меня с жалостью в глазах. Я не хочу, чтобы он задавал вопросы. Я не хочу, чтобы он узнал все подробности, например, как я нашла своих родителей. По крайней мере, в новостях об этом не говорили.

Я сосредоточилась на том, чтобы двигаться вперед и вернуться к тому месту, где я была до того, как все это произошло, до того, как дело было вновь открыто, до того, как появился Люк, и в моей жизни больше не было только меня. Мне нужно вернуть голову туда, где она была раньше, снова стать независимой Вайолет.

Он еще даже не въехал в нашу комнату, наверное, потому, что я его спугнула. Он поставил несколько коробок в шкаф, но я думаю, что он хранит свою одежду в спортивной сумке в гостиной. Он также ничего не сказал об этом, и я не знаю, как я к этому отношусь. Я продолжаю говорить себе, что это хорошо, пространство — это хорошо, но ловлю себя на том, что сомневаюсь в своих истинных чувствах.

После того, как я провожу большую часть дня за чтением, я иду на работу, и там не так многолюдно, потому что идет дождь, а дождь по какой-то причине отпугивает толпу. Все просто. Пока все вдруг не решат, что они собираются рискнуть пройтись под дождем. Затем все становится немного хаотичным, и я бегаю, рассаживая всех и ожидая их заказ. Дверной звонок продолжает звенеть по мере того, как все больше людей входят, оставляя след воды и грязи. Есть один парень, который приходит один, иногда случается так, что — случайные люди заходят и едят в одиночестве. На нем красная футболка, коричневые штаны и густые усы, но, эй, каждому свое.