Вот и сегодня он без торга назвал достойную цену, забирая очередную партию товаров «для личного пользования» посла. Состояла она, как обычно, из дорогих тканей, посуды и прочих ценных в России вещей. Хрустальные, фарфоровые, серебряные сервизы, канделябры и художественная бронза, сотни портсигаров от лучших мастеров Германии, живопись фламандских художников, лучшее вино ящиками, десятки часов, порою — даже статуэтки, по сто и по двести «штук» тканей — дипломатическая почта работала на износ.

На что тратил деньги «чрезвычайный посланник и полномочный министр», при этом никто не знал. Непонятным было то, что внешний образ жизни представителя Оранской династии ничуть не менялся, по-прежнему являя собой образец экономной скромности. В ведомстве его друга Нессельроде мнения — из тех, на которые имелось право, — разделились. Один дипломат считал, что благородный барон лишь стремится составить себе состояние — с целью подкрепить благородство происхождения благородством золота. Другой, и это был сам Нессельроде, — что вырученные в обход таможни деньги используются на взятки секретарям прочих посольств, чтобы подкрепить уровень официального положения уровнем неофициальных знаний. При этом оба были уверены, что часть средств — и немалая — уходит по особой графе личного пользования бездетного и неженатого барона, но из деликатности не упоминали её вовсе. Слух, что барон был «зелёным», как величали в то время ревнителей мужской красоты, оставался в положении слуха и не вызывал ничего, кроме улыбок снисхождения к человеческим слабостям.

— Почему ты платить больше других? — вдруг резко спросил Геккерн.

— Дык это... товар красный, добрый. Чего же не платить? — пожал широкими плечами мужик.

— Твой господин есть надворный советник Пушкин?

— Так точно, господин барон, — Степан еле заметно отступил, прожигаемый яростным взглядом посланника. — Я ведь говорил вам...

— Помню. Но тогда я не придать тому значения. Сейчас же... Скажи, ты делать свой господин подарок?

— Бывает, господин барон. Но вообще он не любит подарков.

— Как так? Все любить подарок. Ты мне лгать? — усмехнулся Луи.

Действительно, что хозяин этого мужика носит странную фамилию Пушкин, не говорило ему ровным счётом ничего, когда они только познакомились более года назад. Этот «раб-буржуа» тогда впервые взял сразу всё предлагаемое за хорошие деньги. После же лично, а то и через приказчиков продолжал забирать так же справно и чётко, не вызывая ничего, кроме невольного уважения. Сейчас положение дел изменилось — имя Пушкина звучало иначе. Да и сам Пушкин был другой — что старый отец передал дела сыну, барон разузнал. И вот этот молодой Пушкин...

— Я никогда не лгу, господин барон, — Степан с дышавшим простотой лицом выглядел, как сама правда.

— Как же твой господин их не любить? Разве ты плохой слуга и не уважать свой господин?

— Мой господин не очень любит подарки, потому что любит сам себе делать подарки, — глубокомысленно произнёс мужик, незаметно держа скрещённые пальцы за спиной.

— О! Господин Пушкин — оригинал! Но оставим его вкус. Мне стало известно, что ты скоро получить свобода, Стефан.

«И этот туда же! — с досадой подумал Степан. — Всё ваше общество как кружок кройки и шитья.»

— А это значит, что ты, Стефан, будешь вести дела далее сам. Лично. Не так ли?

— Придётся, господин барон. А что делать?

— Ты недоволен? — удивился Геккерн.

— Как вам сказать. Поживём — увидим, — продолжил философствовать мужик, внутренне подбираясь. Голландец не зря затеял этот разговор, тут сомневаться не приходилось.

— Странно. Вы все, русские, странные. Но я хотел говорить о другом. Ты знаешь, кто я? Конечно. Ты далеко не глуп, я это видеть. Ты хитрый. Ты далеко идти. Но всем нужны деньги. И связи. У меня есть связи. Понимаешь?

— Вы хотите и дальше вести дела, когда я стану свободным?

— Конечно. Но я хочу больше.

«Смотря чего» — подумал Степан, молча ожидая продолжения.

— Я хотеть расширить дело. Всё это — мелочь. Пошлина — тормоз честной торговли. Тот, кто может обойти пошлину, стать очень богат. Очень, — барон замолчал, выжидающе глядя на мужика.

— Как же вы думаете обойти таможню? Что вы делаете сейчас — максимум, иначе бы вы делали больше.

— Верно! — Луи прищёлкнул пальцами. — Сейчас это максимум. Но после... Это ведь ты писать стихи, о которых говорят все?

— Да, господин барон.

— Хорошие?

— Думаю, да. Именно они послужили причиной того, что мне придётся вести дела самому, как вы выразились, господин барон.

— Вот! Всё сходится.

Почуяв удачу, посланник принялся расхаживать по комнате, стараясь не поддаться эмоциям.

— Я представить тебя ваш царь, Стефан, — сформулировал наконец мысль Геккерн.

— Царю? — Степан едва не ляпнул, что с царем они и так знакомы, но сдержался. Выходило, что голландцу известно было не всё, и это радовало.