Лига Корисанда

Сэр Корин Гарвей заставил себя выглядеть терпеливым, ожидая, когда ранний рассветный свет вернётся в мир. Он чувствовал запах дождя, но он не казался таким уж неизбежным, и его приближение говорило о том, что день, по крайней мере, будет немного прохладнее, чем вчера. Это было бы неплохо, хотя, если всё пойдёт так, как он планировал, сегодня будет достаточно жарко, чтобы удовлетворить кого угодно.

«Вот оно», — подумал он, глядя, как первые проблески лососёвого и золотого цвета ползут по восточному горизонту. — «Теперь уже недолго осталось».

Он покинул свою штаб-квартиру в доме плантатора и поскакал вперёд, чтобы лично следить за происходящим, но он не вышел за пределы самого города. Как ни заманчиво это было, он знал, что ему нечего делать со своими самыми передовыми боевыми порядками. Ничто из того, что они могли бы получить от его присутствия с точки зрения улучшения морального духа или твёрдости, не стоило возможности того, что он мог быть выведен из строя… или гораздо большей вероятности того, что он окажется увязшим в какой-то чисто локальной проблеме, в то время как он должен был бы контролировать ход всего сражения.

После тщательного размышления он выбрал колокольню самой большой церкви Переправы Хэрила в качестве своего передового командного пункта. Отсюда открывался наилучший вид на огромную площадь, она обеспечивала хорошую высоту для мачты семафора, которую его инженеры соорудили за ночь, и это был достаточно заметный ориентир (особенно теперь, когда мачта была закреплена), чтобы курьеры, пытающиеся найти его с сообщениями от подчинённых ему командиров, не нашли свою задачу трудной. В данный момент он зевал, держа обеими руками чашку горячего шоколада, а небо постепенно светлело, и из темноты стали проступать отдельные детали.

Он был рад, что вчера принял решение вывести войска на позиции. Либо разведчики Разделённого Ветра неверно доложили о положении черисийской колонны днём ранее, либо черисийцы значительно ускорили темп вчера после полудня. Он был склонен полагать, что это, вероятно, было сочетанием и того и другого. Точно оценить положение противника в такой густо заросшей местности было трудно и в лучшие времена, и он хотел бы приписать неожиданное и раннее прибытие черисийцев исключительно естественной ошибке со стороны кавалерии. Но он не думал, что всё так просто, и задавался вопросом, не могли ли черисийцы каким-то образом пронюхать о его собственном присутствии у Переправы Хэрила. Он не понимал, как они могли подвести своих разведчиков так близко, чтобы их не заметили, но всегда было возможно, что кто-то из местных жителей предоставил другой стороне информацию невольно или в обмен на плату.

Он сделал глоток шоколада, наслаждаясь богатым вкусом, и свежая энергия, казалось, потекла по его венам. Теперь уже недолго осталось… Там. Это были штандарты его самых дальних передовых батальонов. У него всё ещё было не так много мушкетов, кремневых или фитильных, как хотелось бы. Хуже того, согласно отчётам его собственных кавалерийских разведчиков, каждый из черисийцев, которых они видели до сих пор, по-видимому, был вооружён кремневым мушкетом, тогда как треть его собственных людей всё ещё была вооружена пиками. К счастью, у него было намного больше людей, чем у черисийцев, и хотя он мог быть пропорционально слабее в огневой мощи, разница в общей численности людей означала, что на самом деле, в абсолютном исчислении, они сильнее. И каково бы ни было относительное количество огнестрельного оружия, эти пики будут неприятной вещью, если пехотным соединениям всё-таки удастся сойтись вплотную.

Свет всё ещё был слишком слабым, чтобы он мог воспользоваться подзорной трубой, но он прищурился, вглядываясь на восток, туда, где тени густого леса продолжали скрывать единственный черисийский батальон, который расположился лагерем от них как раз по эту сторону. Они должны быть пример…

Глаза Гарвея распахнулись от неожиданного изумления. Несомненно, это была всего лишь игра света!

Он отставил в сторону чашку с шоколадом и подошёл ближе к открытой стороне колокольни. Он ощущал прохладный ветерок, просыпающийся щебет птиц и нежное пересвистывание виверн, а также влажный от росы колокол размером с человека, висевший прямо за его спиной, как будто наблюдающий за ним. А ещё он помнил о горстке штабных офицеров и адъютантов, находящихся на колокольне вместе с ним. Именно по этой причине он заставил своё лицо оставаться спокойным, держа руки неподвижными, когда они лежали на перилах ограждения высотой ему по пояс. Свет продолжал усиливаться, и его глаза стали слезиться от напряжения.

— Сэр! — внезапно выпалил один из его помощников. — Я думаю…

— Я вижу это, лейтенант, — сказал Гарвей, довольный — и более чем немного удивлённый — тем, как спокойно он смог это сказать.

Накануне вечером единственный батальон черисийской пехоты разбил бивак по небольшой дуге, широкая сторона которой была отцентрирована по тракте, выходящем из заросшей дикой местности. Каким-то образом этот батальон продвинулся вперёд, по крайней мере, на целую милю, а его кавалерийские пикеты ничего не заметили. Хуже того, этот батальон был существенно усилен. Его разведчики оценили черисийскую колонну максимум в пять или шесть тысяч человек. Если предположить, что даже большее число было точным, это выглядело так, словно, по крайней мере, две трети всех сил противника каким-то волшебным образом сумело появиться перед его собственными людьми.

Его челюсти сжались, когда он попытался оценить границы их фронта и их силы. В тесном строю, каждый пехотинец занимал ширину фронта примерно в один ярд. В открытом строю, занимаемая ширина удваивалась. Таким образом, батальон из четырёхсот человек в тесном строю, с тремя ротами в двухрядном построении и четвёртой ротой в резерве, прикрывал фронт примерно в сто пятьдесят ярдов. При трёхрядном построении их фронт сокращался всего до ста ярдов. Судя по донесениям разведчиков, черисийские батальоны были больше его собственных, вероятно, около пятисот человек вместо четырёхсот. Если предполагать, что каждый из них оставил одну роту в качестве резерва, то это означало, что каждый из их батальонов должен будет занять около двухсот ярдов в тесном строю, сжимая фронт до ста тридцати ярдов, если они пойдут в три ряда. Что кажется…