Предстоящий выкуп обернётся против меня, если оставлю всё, как есть.

Холостой покупатель — жених. Взбредёт ему в голову перейти от деловых отношений к доверительным, и придётся полностью открыться мужской страсти: телом и душой. И если такой день наступит, абуш снимет интимную защиту. А остаться без неё, значит оказаться во власти чужих желаний, что равноценно возвращению к былому эмоциональному садизму, от которого я закрывалась многие годы.

Вот тут и возникает проблема.

Стоит забытой панике, посеянной в моей душе отцом, вырваться на свободу, о мести фон Трису можно попросту забыть. Без здравомыслия восстановление справедливости обречено на провал. Человек, оказавшийся во власти эмоций, неспособен принимать трезвые решения. Поэтому слова абонессы о том, что не стоит столь остро реагировать на происходящее, не лишены смысла. Но от этого не легче.

— А как мне стоит себя ввести? — спрашиваю напрямую. — Реши покупатель связать наши души и тела, мне придётся… — от мысли, к чему это может привести, пробирает холодок, а к горлу подкатывает тошнота. Я выдавливаю: — Придётся выпить брачное зелье и прийти к этому мужчине добровольно, доказывая готовность вступить с ним в союз на всю жизнь. Отвратительная перспектива!

От Настоятельницы веет строгостью.

— Ты с самого начала знала, что такое рано или поздно произойдёт! — говорит она. — Я предупреждала!

Передёргиваюсь, пытаясь избавиться от давящего напряжения.

— Да-да! Только кто предполагал, что найдётся человек, у которого появится блестящая идея увидеть во мне спутницу жизни? Уму непостижимо! — нервно растираю лоб, продолжая сидеть на корточках и блуждающим взглядом скользить по подолу платья Настоятельницы. Вверх смотреть не хочется.

Женщина сама опускается рядом, вынуждая меня проявить внимание к её словам.

— Он ещё не увидел в тебе спутницу. Так ведь? По крайней мере, спутницу в твоём понимании. Поэтому накручивать себя бессмысленно, — тон старшей назидателен. Неожиданно её суровость отступает, а уголки губ приподнимаются. — Насколько знаю, интеллект этого мужчины высок, поэтому сомневаюсь, что ему присуща спонтанность.

Неожиданная весёлость.

Я напрягаюсь. Не похоже на абонессу. Сначала сочувствие, теперь тепло поддержки. Что не так с клиентом? Мне серьёзно стоит опасаться предстоящего события или незачем травить нервы ядом преждевременного страха? Совсем запуталась.

— Кто он такой?

Может, зря себя накручиваю? Ведь на примете есть пара клиентов, с которыми можно ужиться без яростного желания пустить им кровь. Двое мужчин — чистые ловеласы, они побоятся связать себя с кем-нибудь нерушимыми узами. Свобода им дороже.

Когда с лица старшей сбегает улыбка, я понимаю — не они. Даже воздух тяжелеет, опутывая душу отголосками нехорошего предчувствия. Смена настроения Настоятельницы настолько резкая, что жуть берёт. При этом она спокойным донельзя тоном ставит меня перед фактом:

— Узнаешь в своё время, Ариш. Сейчас я советую тебе поторопиться в моленную, попутно вычеркнув из памяти увиденное и услышанное в той комнате. Если решишь иначе, то пеняй потом на себя. Спасать от оборотного не стану.

А вот лишних проблем мне теперь не надо.

— Уже забыла, — сообщаю поспешно.

Своих неприятностей хватает, чтобы новые создавать. Тем более Настоятельница права — пора поторопиться. Моления важны, и пропускать их нежелательно, ведь благодаря песнопениям иногда удаётся выходить за территорию обители без опасения подпасть под влияние иллюзорного морока. Ненадолго, конечно, но я уже бывала в местной деревеньке — здешние жители к жрицам относятся почтительно, хотя доходили слухи, что в некоторых поселениях и городах дела обстоят иначе.

Именно из-за возможных столкновений нам и необходимы моления: во время спокойных медитаций, проходящих три раза в неделю, жрицы создают вокруг себя своеобразный кокон, прикрывающий от тёмных проявлений потусторонней воли. Сформированная защита позволяет, оставаясь вне стен обители, сохранять душевную целостность и неприкосновенность. Для меня это вдвойне важно — если отец «жив», он легко не отступится.

Поднимаюсь с корточек.

Быстро оправив сари, отгоняю лишние мысли.

Необходимо завершить приготовления и поспешить, иначе опоздаю. Поэтому чуточку освежающих духов за ушки, немного пурпурной эссенции на губы. Боковым зрением улавливаю, как абонесса тоже встаёт, привычно опуская руки вдоль тела. В её взгляде проскальзывает внимательность, отмечающая каждое моё действие, плавность движений. Она словно решает, стоит ли ввести для меня какие-то дополнительные занятия.

Похлопав себя по щекам, довольно киваю отражению в зеркале.

Теперь — молиться!

Лицо старшей жрицы окутывает лёгкое свечение. Явление довольно редкое. Обычно отсвет сокрытой внутри силы можно заприметить у младших или равных по возможностям, но не у старших и многоопытных. Интересно, абонесса намеренно у меня почву из-под ног выбила заявлением о выкупе? Решила использовать проступок в отношении Рика для того, чтобы… Что? Сделать покладистой? Это вряд ли…

Хотя она права — я знала на что соглашалась, когда решила остаться в обители, где свои правила, порядки, тайная история и непонятные силы. Жизнь здесь течёт размеренно и неторопливо. Служение по графику и без сбоев. Тут комфортно. И не только мне. Все ощущают искреннюю заботу, окутывающую и согревающую, позволяющую верить в лучшее. Особенно остро светлую силу воспринимают Хвори, лишившиеся семей. В Храме таких много. У каждого служителя и служительницы свои шрамы на душе, свои потери, затаённая боль. И безмолвие. Ни слова, ни звука, никакого стремления поделиться сокровенным. Одиночки. Просто одиночки, собравшиеся в одном месте, чтобы выжить.