А вот это было уже интересно. О чем же тогда пойдет речь?

– В каких отношениях вы состоите с гражданкой Морозовой?

– Что, простите? – мне понадобилось несколько секунд, чтобы мозг в несколько этапов совместил некую «гражданку Морозову» и Тасю.

Я как-то никогда не думал о ней с точки зрения фамилии, слышал от Пантелевны мельком, которая мужа ее покойного только так и звала – мол, Морозов то, Морозов это. При самой Таисии она о нем не говорила, чтоб не бередить. А тут – гражданка Морозова! Ну, надо же…

– Добрососедские отношения. Хорошие. Детям ее песочницу сделал. Бани у них нет – я в свою пускаю помыться. По-соседски.

Ершов снова затянулся.

– Вы знаете что-то про ее мужа?

– Моряк-севморфлотец, офицер. Погиб в дальнем плавании. На этом всё.

– Погиб?.. Хм, да. Служба у него была особая, понимаете ли. Вот товарищи и забеспокоились, с кем его жена общается, как время проводит. И выясняется – ходит на танцплощадку и в рестораны с неким Белозором. А товарищи о вас смогли найти только газетные материалы и вашу работу в архивах. Ну и там родился-учился…

– Так всё-таки речь о моей личности?

– О вашей работе в архивах. Вы ведь по Деражне материалы раскопать пытались.

– И раскопал… – не знаю, что там нашел Гера, но мне в 2022 году про Деражню было известно практически всё.

И про то, что расстреливали и сжигали никакие не немцы, и про 1200 погибших сельчан (почти в десять раз больше, чем в Хатыни!), и про то, что дело это замяли и преступники-изверги вполне себе свободно проживали и работали в некоторых союзных республиках под чужими документами, а порой и под своими собственными, никого не стесняясь… До сих пор проживали!

– И зря раскопали, товарищ Белозор. Внимание теперь к вам повышенное. Не в духе интернационализма эти ваши копания, противоречат генеральной линии партии…

– Генеральной линии партии противоречит безнаказанность военных преступников, товарищ Ершов. Неотвратимость наказания – один из столпов, на которых держится государственная система. Dura Lex, sed Lex – один для всех, независимо от социальной, национальной, профессиональной или какой иной принадлежности, – раздраженно проговорил я. И чуть не ляпнул про «все равны, но некоторые равнее» – думать надо, товарищ Белозор, кому и что говоришь! Рыбьи глаза Ершова сверкнули металлом, а потом опять обманчиво подобрели:

– В общем, Герман Викторович, моя вам рекомендация – оставить отношения с товарищем Морозовой на уровне курортного романа. Дело молодое, вы – люди одинокие, это мы понимаем. Не пытайтесь ее удержать, если не хотите лишних вопросов и пристального внимания к своей персоне. Только навредите – и себе, и ей.

Они что, может, и свечку держать будут? Я был зол до крайности. Ну, надо же! Пристальное внимание!

– В койку ко мне тоже заглядывали? – не скрывая злости, процедил я. – В белье ковырялись, может, в мое отсутствие? Деньги, если что, лежат в Большой советской энциклопедии, на букву «Д» – там, где статья как раз про деньги. Семейники – в шкафу, на третьей полке.

– Ну что вы ёрничаете, Белозор? Понимаете же, работа такая! Девушка могла стать носителем государственной тайны, а вы тут активность развели бурную, подозрительную…

А говорил – не про эскапады… То ли еще будет! Я только начал вообще-то. Интересно, в семьдесят девятом году людей к стульям привязывают? Ногами бьют? Или чем там – током? А может, подвешивают попавшего в лапы несчастного на развесистой клюкве и заставляют медведей лупить врага народа балалайкой? Какие там еще есть мифы о «кровавой гэбне»? Понятия не имею, насколько они правдивы. Ершов вроде впечатление производил вменяемое, по крайней мере, как человек человеку мне он противен не был.

– В общем, Герман Викторович, вы меня услышали. Жалко будет, если наш район лишится молодого талантливого журналиста, настоящего патриота малой родины… – судя по тону, гэбист не имел в виду, что меня расстреляют. Скорее, переведут к чертовой матери на другой конец республики – в Езерище, например. Конечно, добровольно и с песнями, как с той кошкой из анекдота.

– Услышал, – сказал я.

– Ну и чудненько, – это «чудненько» ему настолько не подходило, что я поймал самый настоящий когнитивный диссонанс.

Ершов встал, хрустнув коленями, выплюнул сигарету и пошел прочь.

Лютая злоба выворачивала меня наизнанку. Не на Ершова, нет… Он, наверное, неплохой дядька. Работа у него такая, всё понятно. Просто…

Я помню, как бабушка рассказывала мне историю, как раз из этого времени, ну ладно – на пару лет позже, когда деда назначили заместителем директора Дубровицкого РЭС. Мол, она просто шла с работы и вдруг увидела, что рядом с ней идет человек – в плохом костюме, ничем не примечательный. Он сказал ей: