— Потому что это гораздо менее неприятная тема, чем признать, что я видел тебя раньше?

До меня дошел смысл его слов. Видел. Вот и всё. Не «я люблю тебя больше года, Джулс» или «я думал о тебе с самого первого дня, как мой взгляд впервые упал на тебя». Он всего лишь увидел меня на работе год назад. Это совершенно безобидно. Ничего подозрительного. Всё, я точно преуспела в поспешных выводах. Раз — два, и готово.

— Как бы то ни было. — Он повертел головой из стороны в сторону, вытягивая шею, чтобы ослабить галстук. — Есть ещё вопросы?

— Уверен, что хочешь спросить именно это? Потому что я определённо могу придумать ещё.

— Ты права. Беру свои слова обратно. Моя очередь.

— Задавать вопросы?

— Да, именно. Только один. — Теперь его галстук висел низко на шее, и он успел расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, так что обнажилась впадина под горлом. Я не отметила этого в своем рисунке. Нужно вернуться и исправить эту оплошность. — Было бы это так уж ужасно, если бы я пришел в кофейню в надежде увидеть тебя?

— Ужасно? Нет, не думаю. — В чём он пытается сознаться?

— Хорошо. Потому что отчасти я ходил туда из — за кофе, а отчасти чтобы посмотреть, как ты работаешь.

— Я удивлена, что ты пьёшь неразбавленный кофе, потому что, кажется, ты любишь смешивать.

Смеясь, Лео опустил голову, посмотрел на меня из — под тёмных ресниц и сказал:

— Ты забавная, Джули. — То, как он это произнёс, давало надежду, что это комплимент. Мне точно больше по душе забавная, чем неуклюжая. А потом я поняла, что некоторые люди забавные, потому что они неуклюжие, и это ввергло в панику. — Итак. Насчёт работы.

— Ах, да. — На время я забыла, зачем здесь находилась. Со всеми этими разговорами о моих яичниках и тому подобном на минуту показалось, что я на приёме у акушера — гинеколога. Я даже немного настроилась на то, что Лео возьмет у меня мазок Папаниколау, а я не делала восковую эпиляцию дольше, чем положено, так что вышло бы крайне неловко.

— Мы хотим обновить нашу этикетку «Кьянти Классико». — Лео повернулся в кресле и встал, сиденье издало глухой звук, когда он покинул его. Он подошел к искусно сделанной книжной полке, на которой выстроились в ряд винные бутылки, начиная величиной с мою ладонь до размера магнум. Пробежавшись пальцами по округлым изгибам каждой из них, он остановил выбор на стандартном объёме и обхватил горлышко рукой. — С нынешней этикеткой оно продаётся в США не так успешно, как бы нам хотелось, исследования показывают, что это связано с тем, что она выглядит и ощущается по — современному. — Лео протянул мне бутылку, чтобы я взглянула на неё, он расположил её на предплечье, придерживая снизу ладонью, как это делают официанты, ожидая вашего одобрительного кивка. — Это торговая марка Старого Света, и мы решили, что этикетка должна быть соответствующей. Мы хотим, чтобы она стала излюбленным итальянским столовым вином. Когда американцы думают об итальянском вине, им на ум приходит Кьянти. А когда они думают об итальянской еде, это обычно спагетти и фрикадельки. И когда они представляют того, кто их этим угощает, они воображают полную итальянку, эмоционально размахивающую руками, которая напоминает им их бабушку. Вот тут начинается твоя работа.

— Потому что я напоминаю тебе твою толстую бабушку? — Боже мой, я надеялась, что это не так.

Он рассмеялся, обнажив зубы.

— Нет, точно нет. — Он замер, как будто мысленно производил сравнения и снова рассмеялся, когда закончил проигрывать эту киноплёнку. — Потому что у тебя есть талант, чтобы создать старомодную этикетку, на которую мы рассчитываем. Очень редко можно найти кого — то настолько одарённого в рисовании карандашом, как ты. Сегодня все в большинстве своём работают с компьютерным графическим дизайном. Мы хотим начать с твоих обычных чёрно — белых рисунков, а затем наш художник — оформитель перенесёт твои эскизы в программу — редактор для окончательного макета.

Невероятно. Всего неделю назад я говорила Йену, что хочу найти работу, где смогу проявить свой редкий талант, и вот она я, сижу напротив мужчины, который просит сделать именно это.

Я ущипнула себя. Отчего подпрыгнула на месте, потому что забыла подстричь ногти, и вышло слишком болезненно.

Взглянув на мою руку, Лео нахмурил брови.

— Что ты делаешь? С тобой все хорошо?

— Да, просто замечательно.

— Хорошо. — Он замешкался. — Ты же знаешь, что такое бюст, да?

Мы что, правда возвращаемся к обсуждению репродуктивных органов?

— У нас имеется один, и мы хотим, чтобы ты его нарисовала. Это бюст Ренальдо Кардуччи, моего прапрапрадедушки где — то в шестом колене. Он основатель нашего винного производства, поэтому мы хотим вписать эту преемственность поколений в твою композицию.

— Звучит потрясающе.

— Ну, надеюсь. Это наша цель. Мы хотим, чтобы люди заметили вино на полках в местных продуктовых магазинах и почувствовали тягу к нему. Буквально. Вот почему мы выбрали тебя помочь нам добиться этого.

Всё время этого своего рода выступления Лео ходил кругами по комнате, и в конце концов оказался прямо напротив меня, облокотился спиной о стол, скрестив лодыжки. Как ему удавалось выглядеть так невероятно даже в такой небрежной позе, было выше моего понимания. На долю секунды я закрыла глаза, запечатлевая его образ в голове, потому что он слишком хорош, чтобы я этого не сделала.

— Итак. — Он наклонил голову влево, и прядь тёмных волос упала ему на лоб. Он даже не потрудился отбросить её. — Ты в деле?