— Одумайтесь! — я шагнул вперед, несмотря на окрик Генриха. — Это безумие! Вы погубите всех нас! Если восстание охватит весь мир, вам нигде не дадут покоя!

Громыхнуло так, что я с трудом удержал равновесие. Со второго этажа открывался отличный вид на перрон, и сейчас его сплошь завалило искореженными вагонами.

Таран оказался в разы мощнее, чем я предполагал, и все баррикады снесли с первого же удара. Осталось лишь раскидать в стороны обломки — и путь свободен.

— Да чтоб вас всех! — Пушкин поднялся с пола и утер кровь с лица, которое выглядело как после бодрой зуботычины.

Рядом стонал и охал Пан, ворочаясь, как перевернутая на спину черепаха. Хорошо, что адмирал вовремя оценил обстановку и подскочил к окну. И призвал на помощь родную стихию, заслонив прореху громадной ледяной линзой.

Шумящий рядом океан придал старику сил, и Генрих начал напитывать барьер до упора, невзирая на дикую усталость.

И колдовская энергия потекла, как из прорванной плотины, и толстый лед слой за слоем покрывал стену, пока та не выросла до размеров самого вокзала.

Но даже этого оказалось недостаточно. Зачарованное орудие выстрелило в середину заграждения, следом в толщу вонзился таран, и ледяной блок треснул пополам.

В это время маги раскалили головной вагон докрасна, и тот медленно вошел в расселину, окруженный клубами пара и бешеным шипением.

Одной только проплавкой дело не ограничилось — манородные высыпали на крышу локомотива и встали вдоль краев с поднятыми ладонями, словно упершись в невидимую стену.

Направляя воду и воздух, враги расширяли щель еще быстрее, и всего через несколько минут в нее без труда протиснулся бы весь состав.

Видя это, Генрих расставил руки и потянул кулаки на себя, остатками мощи противодействуя натиску и пытаясь зажать поезд в ледяных тисках.

Но несмотря на невероятный талант и могущество, у старика ничего не получалось. Он скрипел зубами, обливался потом и дергался, как подвешенный, но не смог замедлить продвижение ни на метр.

Я помог Хмельницкому встать, и тот вместе с Николаем Григорьевичем поспешил на выручку Кросс-Ландау. Я же подбежал к Софье с твердым намерением остановить отступление любой ценой, ведь без поддержки учеников и магистров Петербургу быть пусто.

Та уже вышла на связь с рыжей ведьмой и произнесла:

— Бегите из города, немедленно. Битва проиграна, сопротивление бесполезно. Бегите! Все!

— Нет! — рявкнул во весь голос. — Не слушай ее! Мы держимся!

Воздушная волна ударила в грудь и сбила с ног. Женщина выпрямилась, не сводя с меня разъяренного взора, и колдовской пресс придавил плитой — ни пошевелиться, ни закричать.

Дыхание перехватило, ребра затрещали, легкие обдало огнем. И самое страшное — под зданием стоял такой треск и шипение, что тихих предсмертных хрипов никто бы не услышал, даже если бы стоял всего в дюжине шагов.

Вот и волшебники так увлеклись боем, что не замечали ничего вокруг. Заливали трещину водой, укрепляли блок громадными каменными колоннами и обрушивали на паровоз потоки лавы, а я доживал последние мгновения и ничего не мог сделать.

Боль окутала все тело, мысли путались, от недостатка кислорода сознание обволок зыбкий туман. Распутина меж тем приближалась, нацелив на меня обе ладони, словно пыталась удавить на расстоянии.

И я все еще дышал только потому, что сопернице крепко досталось во время осады. Софья пошатывалась на каждом шагу, сурьма растекалась по лицу черными трупными подтеками, налитые кровью глаза лезли из орбит, а губы сжались в бледную линию.

И некогда красивая и соблазнительная женщина превратилась в олицетворение смерти, а скрюченные пальцы и черное платье лишь подчеркивали образ неминуемой погибели.

Давление то усиливалось, то слабло — в зависимости от того, шла ли убийца или стояла на месте для коротких передышек.

В такие моменты я пытался накрыться хоть каким-нибудь щитом, но заслоны лопались один за другим — все-таки я не манородный, и тягаться с архимагом на равных не получится.

Софья меж тем подковыляла вплотную, надавила коленом на живот и вцепилась в горло. Похоже, решила закончить вручную то, на что не хватало маны.

— Это все из-за тебя… — прошипела Распутина. — Ты принес нам беду. Лучше бы ты сдох на том дирижабле…

Близость и беспомощность цели подстегнули ненависть, ненависть ослабила концентрацию, а вместе с ней — и нажим. Я смог шевелить рукой до локтя, и первым делом зашарил по полу в поисках осколка стекла или куска кирпича, чтобы отбиться от сумасшедшей.

Но как говорится, искал медь, а нашел золото — точнее, холодный изгиб револьверной рукоятки. Оружие в изобилии валялось вокруг после бегства солдат, так что ничего удивительного в находке нет.