Вот только силы почти покинули тело, и погружаясь в пучину небытия, я добрался до спускового крючка и выстрелил в стену.

Грохот пробился сквозь шумовую завесу и привлек внимание соратников — еще бы, кому это взбрело в голову палить в тылу, и зачем? И когда увидели, что происходит, чуть не потеряли дар речи.

Повезло, что Генрих вовремя проявил похвальную расторопность — как ни крути, а у бывалого вояки реакция получше, чем у кузнеца и помещика.

Адмирал бросился к волшебнице, но вместо того, чтобы достать саблю и рубануть промеж ушей, схватил за плечи и попытался оттащить от меня. И миг спустя впечатался в стену, отброшенный воздушным тараном.

— Что… ты делаешь?! — процедил Генрих, борясь с нарастающим ветром.

— Убийцы! — не своим голосом выкрикнула Софья. — Вы убьете моих деток! Но я не позволю! Не отдам!

— Она сошла с ума! — крикнул я, и ослабший было пресс тут же вдавил в пол.

— Нет… — Распутина сгорбилась и вытаращила бешеные глаза. — Это вы безумцы! Это вас надо остановить!

Кто знает, что творилось раньше в голове у колдуньи, что четыре столетия утопала в интригах и заговорах, но теперь архимаг окончательно слетела с катушек.

Ее великую силу попрала шайка нищих неудачников, а угроза неминуемой смерти поставила жирную точку в анамнезе.

Стресс, страх и когнитивный диссонанс от чувства внезапной беспомощности выбили из ментального равновесия, и шарики полностью заехали за ролики.

И цацкаться с ней уже бесполезно — нужно как можно быстрее обезвредить и продолжить оборону, пока еще есть смысл драться за вокзал.

Вот только в отличие от ума, силы колдунью не покинули, и Софья сумела дать отпор. К счастью, Генриха тоже не пальцем делали — адмирал выхватил объятую ослепительным светом саблю и рубанул перед собой, отсекая непрерывную воздушную струю и одновременно заслоняясь щитом от нового натиска.

Однако Распутина разошлась не на шутку и принялась швырять в противника раскаленные камни и поливать огнем. И если соратники спасались заслонами, то здание изошло трещинами, а с потолка градом валилась побелка.

И это с учетом того, что атаки в разы слабее обычного — все-таки сумасшедшая изрядно выдохлась и едва держалась на ногах.

Но камень, как известно, вода точит, и постоянные удары и взрывы неминуемо разрушат вокзал. Вот только помочь мы ничем не могли — Хмельницкий и Пушкин сдерживали поезд, а меня все еще прижимало к полу.

Вся надежда — на старика, который тоже не отличался бодрой свежестью. И все равно не отступал перед заведомо более могучим соперником, размахивая саблей так, что клинок сливался в единое сияющее полотно.

От него как от щита отскакивала вся магия, и Кросс-Ландау продвигался вперед — потихоньку, шаг за шагом, как в жуткую бурю, скрипя зубами и обливаясь не только потом, но и кровью. Из носа и уголка рта скатились бурые струйки, намекая на чрезвычайное телесное напряжение.

Софья же, несмотря на усталость, умудрялась держать под контролем нас обоих. И Генрих не придумал ничего иного, кроме как снова воззвать к океану и пожертвовать малым, чтобы спасти большее.

Водяное щупальце пробило боковую стену и хлынуло на второй этаж, сметая все на своем пути. Собственно, всем оказались только тела солдат, оружие, мусор и я — остальные продолжили стоять в окружении барьеров.

Поток вынес меня на лестницу, а оттуда — кубарем на первый этаж, где врезал в перевернутый вагон. Адмирал не управлял волной — экономил ману, и потому пришлось хорошенько покувыркаться и приложиться плечом об измятую сталь. Но ушибы и ссадины (да пусть даже риск сломать шею) — справедливая цена за спасение.

Шум наверху только нарастал, пока я карабкался в грязи, поскальзывался на плитке и пытался встать.

Сполохи неистово били по глазам, а мельтешащие в каплях отсветы доводили до тошноты.

Уж молчу про мечущиеся повсюду тени и силуэты — был бы эпилептиком, точно поймал бы припадок.

Подобрав револьвер, со всех ног бросился обратно. Мокрая одежда тяготила, как вериги, сдавленные легкие не давали вдохнуть полной грудью, голова шла кругом.

У лестницы споткнулся и упал, рассадив лоб об ступеньку, но пополз, обламывая ногти. Встал, покачиваясь и жмурясь от невыносимой феерии.

От жужжания ныли зубы, от рева дрожало все тело, но я шел, опираясь на поручни, а порой карабкаясь на четвереньках.

И когда до цели оставались несколько шагов, все светопреставление внезапно стихло. Но кто победил? Страх за друга придал сил, и я наконец поднялся на этаж. И увидел две фигуры, стоящие на коленях друг напротив друга.

Кросс-Ландау двумя руками держал саблю, пронзившую грудь Распутиной насквозь. Софья же наполовину вонзила пальцы в обугленную шею старика, из которой словно выгрызли кусок увесистый кусок.