Оставалось только защитить диплом. В зеркале виден был матрас с раскрытой тетрадью у изголовья. При мысли о дипломе ей хотелось продолжать дневник. Или начать роман. А лучше всего лечь и до отлета не вставать. Ей прислали несколько коробок с энергетическими ампулами для интеллектуалов. Приложенной пилочкой она надпиливала кончик, отламывала и, запрокинув голову, вливала в себя парижский эликсир.

Он оказался эффективным. Еще была целая коробка, когда в одно прекрасное утро Инеc поставила точку. Оставалось найти машинку, чтобы все это перепечатать.

В специализированном магазине на Пушкинской в продаже оказались только арифмометры. Машинки? Может быть, к осени поступят. Ей предложили записаться.

На осень? Инеc засмеялась. Осенью проблема дефицита будет решена. Для нее, во всяком случае.

Она поехала в общежитие.

– С русским шрифтом?
– уточнил, покручивая ус, новый любовник Полы, которая по лицу Инеc пыталась прочесть реакцию. Потому что он был советский - предел падения. Но, по крайней мере, в джинсах. С заплаткой в виде сердечка, по которому он хлопнул:

– Знаю.

МГУ, конечно, не Сорбонна. Единственная на курсе машинка была у его знакомого. Который "мертвая душа". В общежитии только прописан, а живет на квартире, которую снимает где-то у черта на куличках.

– Зачем?

Советский понизил голос.

– Писатель. Модус вивенди в соответствии.

– То есть?

– Все запрещенное. Уставом социалистического общежития. Отсюда его бы выгнали - если не хуже. Не говоря о микрофонах, здесь же, вы знаете стукач на стукаче...

– Он богатый?

– По уши в долгах.

– На что же он снимает?

– Дипломы пишет. Одному арабу он...

– За деньги?

– Да, но гениальные. Если хотите, у него две степени уже - в Бомбее и в Багдаде.

Инеc затянулась и выдула дым.

– Как мне его найти?

С порога Пола обернулась:

– То может, я побуду в душе, стара?

Мать Полы изнасиловали в танке, куда втащили, когда она с цветами встречала Красную армию. Что ей не помешало в "новой Польше" стать партийным деятелем, а Поле идти на риск даже с грузинами - не говоря о русских усачах.

– Будем жить опасно, - ответила Инеc.

– Но то па.

– Па.

Вид был на залитые солнцем Ленинские горы - асфальт и газоны с деревьями в цвету. Инеc влезла с ногами на видавший виды диван. Папку с дипломом она положила на край стола.

Три сигареты спустя в дверь постучали. Писатель дипломов за темными, причем, разбитыми очками пытался скрыть вспухшие скулы. Не без труда он улыбнулся: "Буэнас диас".

Сел, открыл папку.

– "Идиот и Дон-Кихот"... Речь об этом?

Она кивнула.

Он взялся за карман пиджака, вынул пачку американских - она отказалась. Она курила "Шипку" - эти болгарские в Москве без перебоев.

– Что вы думаете?
– спросила она, когда он дочитал.

– С точки зрения научной?

Она вспыхнула:

– Мне на науку наплевать, а на советскую тем более. Мне надо защитить это говно.

– Почему? По замыслу это как раз интересно. Но мне сказали, что речь только о перепечатке.

– А мне сказали, что вы профессор преступного мира.

Он покраснел.

– Или нет?

– Обстоятельства...

– Сколько вы берете за диплом? Я заплачу вдвое. Хотите валютой? "Мальборо"? Джинсы? Я пришлю вам из Парижа все, что захотите.

Облако дыма разрасталось между ними. Он утер глаз под разбитым стеклом.

– У меня друг был из Парижа... Сломался здесь.

Она назвала имя:

– Нарциссо.

– Вы его знали?

– С детства. Он с ума сошел после Москвы. Сидит все время взаперти.

– В Париже?

– Да.

– В Шестьдесят Восьмом году мы с ним здесь пошумели. Настоящий был анарх. А вы?

– Что я?

– Как выдержали до диплома?

– Обстоятельства, - сказала она с вызовом.

Он взял папку, поднялся.

– Сложную тему вы для себя изобрели. Мне нужно подумать.

– Только недолго.

– Адиос.

– До свиданья, - ответила Инеc сердито.

Из автомата у "Автозаводской" она сказала, что советский этот ей приснился. Без порногра-фии. Только улыбка.