— Я заметил.

— Ну хочешь, выйди и зайди заново. Обещаю, что встречу тебя во всеоружии.

Эрик смотрит на меня как на умалишенную.

— Нет уж. Тебе придется извиниться иначе.

— И как же?

Эрик нежно целует меня, приближается губами к мочке моего уха и шепчет нежным, таинственным голосом:

— Сейчас я тебе покажу.

Вечер пятницы и утро субботы можно охарактеризовать одним словом — безумие. Мы с Эриком не вылезаем из постели, и в результате я так выматываюсь, что после проводов любимого в двухнедельную командировку, у меня остается единственное желание — поспать. Как только моя голова уютно устраивается на мягкой подушке, Маша, словно повинуясь шестому чувству, атакует телеграм:

“Рассказывай всё немедленно”

Устало печатаю ответ, но не успеваю отправить, как в ленту прилетают новые сообщения:

“Как ты могла скрывать от меня такое?”

“Если ты сейчас же мне всё не расскажешь во всех неприличных подробностях, я отправлю тебя в вечный бан без права восстановления”

Похоже, о сне можно забыть. Я нажимаю на кнопку вызова, чувствуя, что у меня нет выхода — придется поведать все от А до Я надоедливому журналисту. В трубке раздается голос, полный бессердечия:

— Начинай.

И я начинаю. Мой рассказ берёт отсчет с провала на TED и завершается утренним отъездом Эрика. Маша выпытывает каждую незначительную деталь. Когда наконец вопросы заканчиваются, подруга выносит вердикт.

— Не знаю, смогу ли когда-нибудь простить тебя. Я сейчас размышляю, не разжаловать ли тебя из ранга подруги. Лаврова, ты вообще понимаешь, что означает это слово?

— Маша, прости. Всё случилось так быстро, что я даже не успела ничего понять. Я бы обязательно рассказала тебе чуть позже.

— Когда рак на горе свистнет?

— Раньше.

— Звучит неубедительно.

— Что мне сделать, чтобы ты простила меня?

— Ну для начала пообещать, что я буду узнавать все новости первой.

— Ты и так узнаешь их первой.

— И своевременно. Давай убедимся, что ты понимаешь значение этого слова.

— В свое время? — пытаюсь пошутить я.

— Нет, Лаврова. Это означает, что ты докладываешь мне ситуацию сразу же, как только что-то происходит. Не через неделю, не через месяц, а сразу же. — Маша делает акцент на “сразу же”, произнося его по слогам, как непонятливому ребенку.

— Договорились. — Я закатываю глаза. Хорошо, что Маша не видит.

— Я всё еще рассержена. — После долгой паузы, словно просканировав собственное состояние, объявляет Маша.

— Как мне загладить свою вину, о повелительница?

— Повелеваю сводить меня в бар. Сегодня. И ты будешь пить. А потом рассказывать мне все свои грязные секреты, — угрожающим голосом выдаёт Маша. Я смеюсь над глупыми предложениями. — А заодно мы хорошенько отметим твой новый статус.

— Какой еще статус?

— Статус любимой женщины Силина. — Невольно обдумываю слова Маши. Я — женщина Эрика. Неужели это правда? Поверить не могу. — Хотя этим статусом не стоит размахивать, если ты не хочешь, чтобы тебя проклинали.

Да уж. Страшно представить, какие ярлыки навесят на мою персону, если правда станет достоянием общественности.

— Маша, у меня к тебе просьба, — перехожу на серьезный тон.

— Какая?

— Давай об этом статусе будешь знать только ты.

— Ну даже не знаю, это такая серьезная ноша.

— Маша, ты справишься.

— Эх, ладно, справлюсь. А ты будь готова к семи. Я за тобой заеду.

— По рукам.

С облегчением выдыхаю. Как же всё-таки хорошо, когда есть подруга, с которой можно своевременно всем поделиться.

Двухнедельное отсутствие Эрика в Америке прошло не так болезненно, как я ожидала. Я собиралась страшно грустить из-за его отъезда, зарываясь в работу, а в результате смеялась больше, чем за весь последний год. Всё из-за Маши. Она абсолютно невыносима — готова веселиться дни напролёт. Не знаю, где подруга подзаряжает свою батарейку, но порой мне кажется, что ей не тридцать, а восемнадцать. Мы умудрились посетить самые злачные и шумные места Пушкина, о которых я раньше и не подозревала. Днем работали как проклятые, а вечерами отрывались. В выходные танцевали до упаду полночи, а наутро у меня так болела голова от количества выпитого спиртного, что я обещала себе больше не брать в рот ни капли. Мне стоило неимоверных трудов сохранять лицо перед Эриком во время переписок и телефонных звонков. Обещание образумиться и вести порядочный образ жизни вчера было похоронено в очередном в модном баре, из которого мы выползли во втором часу ночи. И это на рабочей неделе! Слава богу, завтра возвращается Эрик, и я скроюсь от Маши в Москве. Отдохну наконец от столь утомительного отдыха.

Стоим с Машей на офисной кухне в Пушкине, мучаясь от похмелья. Решаем выпить кофе, чтобы продержаться до обеда.

— Давай-ка мне черненький да покрепче, — громко зевает Маша. — Ох уж эти четверги. Как же я их не люблю.

Собираюсь ответить Маше, что в ее нелюбви к четвергам виноват распутный вечер среды, но на кухню заходит Павел. На нем традиционный темно-синий костюм с белой рубашкой, на шее повязан ярко-синий галстук Когтеврана. Смотрится не так уж и плохо. По крайней мере, сочетается с глазами Павла. Они у него, оказывается, синие.