Антони сжимает губы, а затем резко кивает и начинает идти по направлению к своему дому.

Лор не сразу следует за ним. Вместо этого он пристально смотрит на Арину, которая уже проглотила всё, что предложила ей Сиб, а теперь нюхает плечо и щеку моей подруги, словно пытается найти припрятанную морковку. Сиб начинает смеяться, и её смех прорывается сквозь моё мрачное настроение и слегка его приподнимает.

— Откуда это животное? — спрашивает он.

Продолжая хихикать, Сиб говорит:

— Таво собирался её умертвить за то, что у неё нет глаза, но Габриэль спас её и привёл сюда вместо убитого ими Ропота.

Я на секунду зажмуриваю глаза.

— Прости, Фэл. Я не хотела, чтобы это прозвучало так резко.

Совладав с эмоциями, я открываю глаза. Несмотря на то, что я не хочу смотреть на Лора или каким-то образом его вовлекать, я сдерживаю обещание, данное новому капитану.

— Габриэль хороший. Что бы ни случилось, что бы ты ни сделал, не трогай его.

Лунный свет падает на лицо Лора, окрасив его в белый, чёрный и золотой цвета. Я не знаю, о чём он думает, и отвожу глаза, не желая проникать в его сознание. С меня хватит этих странных отношений.

Я замечаю, как дёргаются его пальцы, а из кутикул появляются длинные металлические когти.

— Я слышал, что у тебя есть ко мне вопросы.

— Ты слышал что-то не то.

— Значит, тебе неинтересно узнать, освободил ли всё-таки Лазарус твою бабку?

«И можно ли доверять Эпонине?»

Я искоса смотрю на него.

— Данте говорил, что ты не считаешь его виновным. Уже сменил пластинку?

— Нет.

И хотя я ещё не успела слишком разволноваться, меня успокаивает известие о том, что Лазарус не предал воронов. Не предал меня.

— А касательно твоего второго вопроса…

— У меня нет второго вопроса.

— Я приду обсудить его с тобой, когда побеседую с Антони.

Лор отступает и растворяется в тенях.

Мои челюсти начинают болеть из-за того, как сильно я сжимаю зубы. До чего же он настырный.

Устроив Арину в саду, я направляюсь в свою комнату и пытаюсь заснуть, но малейший скрип за моей дверью заставляет меня вздрагивать, малейшее касание ветки о моё окно заставляет мой пульс ускоряться.

В итоге я лежу так всю ночь напролет — и напрасно, потому что Лор так и не появляется — и зеваю потом весь следующий день. Мне интересно, что он обсуждал с Антони, но, когда я спрашиваю об этом за ужином, моряк решает держать язык за зубами.

А еще у него плохое настроение. Боже, какое же у него плохое настроение. Должно быть, он тоже плохо спал.

Я следую за ним, когда он выходит из-за обеденного стола, а Ифа идёт за мной, но ей хватает такта держаться на расстоянии.

— Антони, подожди.

Он продолжает топать по лестнице.

— Ради всего святого, Антони!

Наконец, он останавливается и разворачивается. Это происходит так неожиданно, что я впечатываюсь в его грудь. Он хватает меня за бицепс, не давая мне покатиться с лестницы и сломать шею.

— Тебе действительно настолько на меня наплевать?

Его грубые слова царапают мой нахмурившийся лоб.

— Что? Зачем ты это спрашиваешь? Почему это вообще пришло тебе в голову?

Я смотрю в голубые глубины его глаз и замечаю в них жёсткий блеск разочарования.

— Потому что, Фэллон. Потому что.

Он заводит прядь моих волос мне за ухо и начинает разглядывать тускло светящийся кристалл на моей серёжке.

— Потому что — что?

Его прикосновение такое тёплое и нежное, несмотря на грубую кожу его рук, которая в отличие от моей, так и не начала смягчаться. Вероятно, это связано с его деятельностью в Ракокки, о которой он мне так и не рассказал.

— Позволь мне поехать в Ракс. Позволь мне помочь.

Его кадык поднимается и опускается дважды прежде, чем он говорит:

— Рибав меня убьет, не так ли, Ифа?

Он не перестает смотреть на меня, обратившись к моему телохранителю.

Она не отвечает, но я и так всё понимаю.

Я стискиваю зубы.

— Я ему не позволю.

Его веки закрываются, а руки опускаются.

— Антони, пожалуйста, позволь мне помочь.

Когда его глаза открываются, их радужки становятся темнее ночи цвета индиго.

— Лучшее, что ты могла бы сделать, это уехать.

— И каким образом мой отъезд поможет тебе?

Он снова начинает подниматься по лестнице.

— Антони, каким образом…

— Потому что я мужчина, Фэллон. Мужчина, у которого есть желания, а то, чего я желаю, принадлежит другому. Вот почему!

Я хватаюсь за перила, а он взлетает вверх по лестнице. Его шаги громко стучат по полированному камню, но не так громко, как моё сердце.

— Я никому не принадлежу!

Он снова останавливается.